Несмотря на то, что представленный ниже рассказ впервые был напечатан в научно-фантастическом журнале, это мощное, вселяющее ужас произведение повествует о холокосте.
Два младших ребенка немецкого прозаика Августа Фуллера прожили в Калифорнии восемь лет. Их матушка Вики, вторая жена писателя, при первой же возможности улетела к мужу. Но взять с собой в Германию детей она не рискнула — в стране царили разруха и голод. Поэтому до конца 1947 года они оставались в семье школьной подруги Вики, Эстеллы Барт О'Брайан, и вернулись на родину только тогда, когда Люси уже год отучилась в колледже, а Джо закончил восьмой класс.
Чтобы улететь на родину, пришлось задействовать все мыслимые и немыслимые связи. К всевозможным привилегиям и особому отношению дети привыкли, ибо их отец мог творить чудеса. Во время войны папа поддерживал с ними связь письмами в конвертах со штемпелем Португалии и полевой почты США. Всего дети получили около пятидесяти, написанных по-немецки, только более удобочитаемым латинским шрифтом. Вики бережно хранила письма: потом можно будет их опубликовать. Время близилось к Рождеству, и дети летели в самолете с женами американских летчиков. И делились друг с другом воспоминаниями о детстве в стране отцов.
— Ты помнишь Рождество? — спрашивала Люси. — А дом в канун Рождества?
Самой ей никогда не забыть северного Рождества. Навсегда в душу запали стужа, приятное тепло дома и ожидание праздника в свете горящих свечей.
— В доме пахло печеньем, — вспоминал Джо. — Лестницу украшали зелеными ветками. А на кухне нам разрешали вырезать рождественское печенье. Тетя Хельга сидела на углу покрытого клеенкой громадного стола и молола кофе для папы на ручной мельнице.
— Правда? — удивилась Люси. — А я помню, что прихожая была слишком узкой, особенно зимой — все эти шубы и сапоги. Еще там стояла напольная вешалка с зеркалом, которую папа называл «болгарской жутью». Хотя мне она даже нравилась, потому что на зеркале была нарисована какая-то дама. А перечисли-ка комнаты, которые ты действительно помнишь, и жильцов, в самом деле сохранившихся у тебя в памяти.
— Папа в кабинете, — тут же сказал Джо. — Это просто. Он разрешал мне затачивать карандаши и вращать глобус. Ведь папин кабинет наверху?
— В мезонине, туда вела лестница; а еще на папину дверь вешали рождественский венок.
— Так. Я помню, как мама внизу звенела в маленький серебряный колокольчик — в комнате с синими занавесками, где обычно ставили елку. Припоминаю, как в столовой тетушка Хельга резала гуся. Теперь перейдем на второй этаж. Тут уже все как в тумане. Ну… в спальне на северной стороне дома — Гаральд. Как-то раз я стоял и смотрел в окно на группу людей в черном, которые шли с цветами в руках. Он сказал: «Траурная процессия. Хоронят кого-то». Больше ничего не могу вспомнить.