Солнце зашло… Тьма охватила землю… Никто уже не видел лица Катуды. Никто не обратил внимания, что маленькая девочка, любимица Иисуса, приносящая ему по утрам полевые цветы и хлебные колосья, сидит рядом с Катудой и, сжав его окровавленные руки, плачет над ними.
И тут раздался голос Иисуса:
— Дети мои, да будут возжены костры…
Когда ярким пламенем вспыхнули сухие ветки, толпа раздвинулась и Иисус подошел к Катуде. Девочка все еще плакала, прижавшись лицом к рукам разбойника, и на них падали ее слезы.
— Катуда…
Он поднял свои глаза. И спросил:
— Ты… Ты Тот, о Котором говорил мне старец?
— Да, я Тот…
— Если ты действительно Тот, сделай так, чтобы мои руки…
Иисус тихо прошептал:
— Не искушай… взгляни: слезы ребенка смыли кровь с твоих рук…
Все — и Катуда и толпа — взглянули… Кто-то недоверчивый поднес пылающую ветвь, и при свете ее все увидели на чистых руках Катуды детскую слезинку, еще не успевшую высохнуть…
Верой наполнились глаза Катуды. Преклонив колена перед Иисусом, прислонившись к краю его одежды, он сказал:
— Не руки… душу мою Ты очистил. Верой, такой же верой, как тот старец, наполнен я. Скажи: что мне делать?
— Встань, — произнес чуть слышно Иисус и возложил руки на голову Катуды. — Взгляни глазами твоими к северу и югу, к востоку и западу. Приблизься к песчаному берегу моря… Прикоснись к шуму городов многоязычных. Достигни и тех мест, где сходятся потоки вод… Иди, и свидетельствуй во имя Мое…
В молчании стояли ученики Иисуса и народ. Слушали. И глядели, как доверчивая темнота ночи принимает удаляющегося в пустыню Катуду…
Мюнхен. 1950 г.
Ночь ушла. С рассветом в город ворвались красные знамена, цокот подков, крики и выстрелы.
Потом появились новые вывески. И угрожающие расстрелом приказы о явке белых на регистрацию. Город наполнился тревогой и слезами.
И все-таки жизнь заставляла что-то делать, пусть даже ненужное и совсем бесцельное. Потому и Иван Михайлович направился к дому, окруженному часовыми. Его встретили сурово и подозрительно.
— Белогвардеец?
— Нет, инженер…
— Чего надо?
— Видите ли, в ту ночь, когда отступали белые…
— Давай покороче!
— Когда белые отступали, к нам на веранду подбросили ребенка… Мальчика, Юрочку… Так вот…
— А тебе что?.. Подбросили и ладно… Тебе-то какой интерес?
— Видите ли, товарищ начальник, ребенка-то ведь ко мне подбросили…
Начальнику надоело возиться. Он крикнул в соседнюю комнату:
— Эй, Михальчук! Разберись…
Вскочил Михальчук и расторопно осведомился:
— Посадить? В восьмую к контрам?
— Нет… пока не надо… тут вроде частное…
У Михальчука сразу стало скучным лицо, он зевнул и поманил пальцем: