Мы медленно, почти на ощупь, двинулись вперед в кромешной тьме, но неожиданно для себя, сделав буквально пару шагов, вышли на освещенное место и оглянулись.
Было что-то неожиданно-радостное в этой смене декораций. С чувством несказанного облегчения я огляделся и вдруг увидел нечто, сразу приковавшее к себе мой взор. Там, вдали, в конце аллеи, на круглой площадке давал представление кукольный театр, окруженный колышущимся полукольцом зрителей. Оттуда доносился нестройный шум голосов и смех.
- Пойдем, торопись, - потянул меня было Сахар, но я отстранил его руку.
- Что там? Я хочу взглянуть.
По мере того, как, никем не замеченные, мы приближались к сцене все ближе и ближе, становились видны грубые шаржированные лица кукол и до нас уже доносились отдельные реплики актеров.
Наконец мы подошли вплотную к толпе. На сцене между тем появлялись то дергающийся рыцарь, то старик в кандалах, вздыхающий влюбленный, причитающий нараспев: "умчалась Мальвина в чужие края, пропала, пропала, невеста моя", то вдруг начиналась драка с колотушками и ругательствами, и тогда в ней, казалось, принимали участие все персонажи, то пылкий любовник прыгал на кровать к своей возлюбленной и при этом раздавался громкий бильярдный стук соприкоснувшихся деревянных тел. Среди прочих персонажей фарса были Истина, Время, многочисленные аллегории, то поющие приторными голосами, то плачущие, то орущие, все это обрамляли грубосработанные складывающиеся декорации, являющие то нарисованный лес, то дворец, то регулярный парк, то темницу, то покои замка или сам замок в условной карликовости своего величия.
Все вокруг нас смеялись, покатывались со смеху, отпускали грубые шутки в адрес главного героя, унизительные реплики, то подзадоривая его к кроватным подвигам, то освистывая благородные порывы. Поначалу и я смеялся, да и казалось, невозможно было не смеяться, когда подвыпившие стражники обсуждали вселенские проблемы, или соперницы таскали за волосы и тузили друг друга, или когда монах подглядывал за влюбленными и в забывчивости возбуждения сыпал мудреными латинскими цитатами. Мне, смотрящему с середины, пьеса представилась сначала набором бессвязных смешных анекдотов, но вдруг, на секунду, мне показалось, что Паяц не смеется, а плачет. Я попытался стряхнуть наваждение и не смог, да, несомненно, он был живой и чувствующий, и самое невероятное - он - это был я. В один миг понял я смысл только что виденных сцен, и улыбка сползла с моего лица. Мне стало не по себе, и теперь хохот, выкрики, ругань, перепалки, в которые, приостановив действие, вступали куклы со зрителями, еще более возбуждая их простодушное веселье, - все вместе сливалось в обступающее меня со всех сторон подобие сумасшедшего дома, бедлама - как сказал бы англичанин.