Мне стало не по себе, я то порывался уйти, то броситься с кулаками на обидчика моего Паяца, то съеживался, обхватывая себя руками и пытаясь сжаться в ничто, исчезнуть, чтобы не терпеть больше этой муки. Но уйти я не мог, меня словно бы приковали к этому месту, околдовали, и я скорее бы вступил в поединок не на жизнь, а на смерть, чем ушел отсюда.
Выручило окончание очередного действия. Паяц крикнул:
"Почтеннейшая публика, достойная самых наилучших колотушек, пинков и подзатыльников! Антракт закончен, антракт начинается! В моем представлении - перерыв, в вашем - продолжение! Вы смотрели, как тузят и обманывают меня, теперь я взгляну, как вы тузите и обманываете друг друга! Но не очень-то увлекайтесь! Через четверть часа представление продолжается!"
- Надо идти, - перекрывая шум, настойчиво прокричал мне Сахар, - слишком забавно, чтобы чересчур долго рассматривать.
"Что же будет со старцем и... со мной?" - думал я, ничего не замечая вокруг, меж тем как Сахар, расталкивая зрителей, тащил меня за собой.
В темноте мне была хорошо видна только белая песчаная дорожка, по которой мы шли, да звезды над головой, но Сахар каким-то своим мушиным чутьем ориентировался в этих изломах зеленого лабиринта. Я скоро понял, что он избегает центральных аллей, кружа боковыми, и поэтому для меня долго оставалась загадкой цель нашего путешествия. Но вот вдали раз, потом другой, показалась часть какого-то гигантского дворца, наконец мы вышли к его ближайшему зеленому обрамлению, и здесь уже таиться стало невозможно.
- Побольше уверенности, - шепнул мне Сахар, вталкивая меня в шумную праздногуляющую толпу вампиров, ведьм, мрачных колдунов, чертей и чертовок, бесстыдно размахивающих хвостами, которые они носили через руку, как модницы сумочки, и еще многие-многие другие, незнакомые мне чудища и выродки.
- Эти для нас самые безобидные, - пояснил он, сжав с силой мое запястье, будто пытаясь помочь унять охватившую меня нервную дрожь, - здесь наших знакомцев нет.
Мы миновали канал по мосту из красного кирпича. Украшавшая перила бронзовая химера, глядя на нас, крикнула было: "Измена", но никто, похоже, всерьез не принял ее слова.
Сахар, сохранявший абсолютно невозмутимый вид, кажется тоже занервничал. Он ускорил шаг, расталкивая своими могучими плечами встречных и поперечных, наступая на ноги, так что следом за нами покатилась волна возмущенного воя, брани и фраз, которые, однако, никто не спешил "претворять в жизнь".