Впрочем, далеко ей убежать не удалось, ибо высокий каблук предательски подвернулся, и, пытаясь обрести равновесие, она некоторое время выделывала на паркете замысловатые па, пока ее не подхватил оправившийся от вторичного шока Григорий.
— Вы все-таки решили потанцевать? — неудачно пошутил он.
Аня холодно посмотрела в его побагровевшее от сдерживаемого смеха (хохота, гогота, ржания) лицо и гордо удалилась в дамскую комнату.
— Весь вечер на арене, — услышала она чью-то гнусную фразу за спиной. Но не Григория, нет, не Григория…
Из зеркала на нее смотрела трагическая маска с потекшей тушью, размазавшейся помадой и красными пятнами от расплескавшегося вина на белой блузке. Аня умылась, расчесала волосы и слегка подкрасила губы.
Ну и как теперь выйти из этой комнаты? «Тот, кто первым посмеялся над собой, смеется последним», — говорит ее умная Ба. «Значит, выйдем отсюда с веселой улыбкой!» — решила Аня.
Она ступила в зал, процокала каблучками к своему столику (под перекрестными взглядами) и непринужденно спросила:
— Как я вам нравлюсь без макияжа?
— Очень нравитесь, — серьезно ответил Григорий. — Простое, открытое лицо.
Аня хотела было уточнить, что имеется в виду под эпитетом «простое», но благоразумно сдержалась, и ужин завершился без эксцессов. Она потом даже не могла вспомнить, чему они смеялись и о чем говорили — так, обо всем и ни о чем.
Когда они подъехали к Аниному дому и она протянула ему для прощания руку, Григорий, удержав ее пальцы, спросил:
— Не хотите пригласить меня на чашечку кофе?
— Кто же пьет на ночь кофе? — удивилась Аня. — Не боитесь, что потом не уснете?
— Я как раз боюсь, что усну…
— Что вы имеете в виду? — насторожилась она.
— Ну я же за рулем, — туманно пояснил Чеботарев.
Они поднялись в квартиру и прошли на кухню. Печенье, оставленное в блюдечке посередине стола, жрали сонмища муравьев.
— Ах, какая напасть! — огорчилась Аня. — Просто не знаю, как с ними бороться.
— Ни с кем не надо бороться, — посоветовал Григорий, видимо, наученный своим горьким опытом. — Противник в битвах только крепнет… А это что за инструмент? — увидел он красное детское пианино у порога кухни.
— Стаськина игрушка. Все никак на помойку не вынесу. Давайте лучше чай пить, а не кофе?
— Давайте чай, — легко согласился Григорий. — А ваша дочка учится музыке?
— Нет, — сказала Аня, — ей медведь на ухо наступил. А вы, я знаю, играли на скрипке?
— И на скрипке, и на фоно. Как же я ненавидел это дело! Но мать была непреклонна. Однажды такой дала подзатыльник, что кровь пошла носом. Она испугалась. «Иди, — говорит, — умойся». А я обиделся, рогом уперся. «Нет, — отвечаю, — буду играть». И долблю сонатину, а кровь на клавиши капает, ей назло. А в старших классах сам потянулся — вокально-инструментальный ансамбль, дискотеки, то да се. Благодарен был, что заставляла, не позволила бросить.