— Ну вот, а говорите, не надо бороться…
Он взял игрушечное пианино, потыкал клавиши и вдруг, непонятно каким образом уместив свои большие руки на крошечной клавиатуре, заиграл что-то потрясающее, неуловимо знакомое.
— Прекрасная импровизация! — восхитилась Аня.
— Ну, на таком инструменте можно только импровизировать, — усмехнулся Чеботарев.
— А что это было изначально?
— Джазовая композиция «Красные розы для грустной леди».
— Как красиво! — сказала Аня. — Как красиво… — И подняла глаза. — Пейте чай, а то остынет…
— А у вас симпатичная кухня. Как говорят американцы, достаточно чистая, чтобы быть здоровой, и достаточно грязная, чтобы быть уютной.
— Попробую расценить это как комплимент.
— Попробуйте…
— А почему вы на меня не смотрите? — лукаво поинтересовалась она.
— Боюсь ослепнуть… — И он тоже поднял глаза.
— А-а… — растерялась Аня. — Расскажите мне о себе.
— А что именно вас интересует?
— Все. Какой вы были маленький…
— Это долгая история. Боюсь, затянется до утра.
— Ничего, — сказала Аня, — я потерплю.
— Зачем же терпеть до утра?..
Бывают такие сонные дни, когда ничего не хочется делать, даже читать. А только свернуться калачиком на диване, укутаться теплым, пушистым пледом под шелест дождя за окном и то ли дремать, то ли думать.
И слушать, как стучится в мир ее маленький сынок или дочка (она не стала делать УЗИ), бьет крохотными пяточками, а может, кулачками. И улыбаться таинственной улыбкой Моны Лизы. Теперь-то Зоя не сомневалась — она была беременна, Мона Лиза, и улыбалась, слушая, как стучится в мир ее дитя.
Однажды в маленькой церкви возле смотровой площадки, куда она теперь захаживала во время своих прогулок, Зоя встретила старушку. Такую ясную, светлую, что невольно загляделась, спеша напитаться исходящей от нее ласковой чистотой.
— Славь Господа, милая, — сказала старушка. — За то, что дал тебе так много. А то ведь мы, неблагодарные, все только сетуем да клянчим, а тому не радуемся, что имеем…
«А потерявши, плачем», — думала Зоя. Но это не про нее, она больше не плачет — ей действительно много дано, так много, спасибо, Господи. Уютный дом и сытный стол. И работа, которая нравится и полностью ее устраивает. И ребенок (главное, конечно!), ее сынок или дочка. И мама, с которой теперь полное взаимопонимание. И Кира Владимировна, умная, тонкая, ее ангел-хранитель. И Игорь Романович, и даже собака Нора — хитрая сводня, принявшая на себя роль судьбы. А разве можно уже говорить о судьбе? А разве нет?
Она хотела верить этому и боялась, что все придумала и про себя, и про Игоря Романовича, и про то нежданное, будто бы родившееся между ними, — так страшно было спугнуть это лишним словом, неосторожным движением.