— Нет, — помедлив, сказала Вера. — Я все чуда ждала, надеялась, что однажды проснусь, а кошмар закончился. И вот, кажется, дождалась…
— В смысле?..
— Решили мы с Татьяной Федоровной затеять ремонт. Ванная у нас совсем развалилась. Ну и отвлечься немного, вроде как начать новую жизнь. Алексею, конечно, сказали об этом — все-таки угловой жилец, приходит трусы менять. Думали, ему все теперь до лампочки. И вдруг, Анька, происходит с ним таинственная метаморфоза. Как будто подменили его — почти прежний Лешка. Веселый, деятельный, с рабочими воюет, планы строит, все ему хочется. Домой приходит вовремя, со мной-то, конечно, достаточно сдержан, а Машку всю обласкал — звонит ей, целует, такие слова говорит. И знаешь, мы прямо воспряли, словно цветы, распустились навстречу этому солнцу.
Татьяна Федоровна мне говорила, мол, не обольщайся, не может все это так сразу кончиться, одномоментно. Будут, мол, еще рецидивы. Но главное, он старается вырваться от этой заразы, вернуться в семью. И так продолжалось примерно месяц — ремонт идет, он старается, мы возрождаемся к жизни. И тут Машка заболела — простудилась. Ну куда ее держать в разрухе? И переехали мы с ней к моим родителям до полного, так сказать, выздоровления. А Татьяна Федоровна с Алексеем дома остались. Приезжать он к Машке не приезжал — родителей моих стеснялся, рыльце-то в пуху, — но звонил каждый день по пять раз.
И тут наступает ее день рождения — в четверг. Он ее поздравил по телефону и обещал устроить в субботу праздник. «Поправляйся, — говорит, — пойдем все вместе в ресторан, в кино, подарки тебе купим, какие захочешь». А в пятницу исчез. И появился только в воскресенье под вечер. Машка так два дня у телефона и просидела. Всех гоняла. «Не подходите, — говорит, — мне сейчас папа будет звонить». А он даже не поинтересовался, как там его больная дочка себя чувствует, не то чтобы о своих обещаниях вспомнить. И настолько это было дико, невероятно, что я, идеалистка, решила, что случилось с ним что-то страшное. Ну не мог он так обмануть ребенка! Обо мне-то, естественно, и речь не идет. Всех накрутила, перепугала, звонила в милицию, в Москву — в Бюро несчастных случаев, в морг, в ГАИ. Татьяна Федоровна чуть потом коньки не отбросила, когда он наконец объявился.
— А ты?
— Ой, Анька, не спрашивай. Так плакала, так плохо мне было! Лучше, думала, умереть, чем так жить. Ведь поверила, что все кончилось, — и опять…
— А он? Лешка?
— Ну, врать не буду, переживал очень. Прощения у матери просил, говорил, мол, сорвался, но ты не волнуйся, все будет хорошо. Не сказал, правда, кому.