В молодости Шафтли проявлял гомосексуальные наклонности. По крайней мере настолько, насколько это было возможно во время царствования короля Уильяма. Втайне он любовался прекрасным юношей, который должен был стать его зятем. Любовался, несмотря на те шалости и проделки, которые снискали Эсмонду скандальную славу.
Граф Шафтли избавился от прочих скорбящих гостей и уединился с Эсмондом в своем кабинете, где они стали пить коньяк и разговаривать. Вернее, говорил один сэр Шафтли. На все лады он расписывал достоинства и добродетели своей покойной дочери, да так, что под конец Эсмонд стал бояться, что сойдет с ума. Впрочем, он уже вплотную приблизился к безумию еще три дня назад, когда увидел тело Доротеи на смертном одре в часовне замка. Какое это было страшное утро!.. Миновало всего несколько суток, а ему казалось, что с тех пор прошла целая вечность.
— Слава Господу, что вы еще молоды и вполне сможете найти себе другую красивую девушку, которая займет в вашем сердце место нашей милой дочери и, возможно, в один прекрасный день подарит вам наследника, — сказал неосторожно Шафтли. Он выпил слишком много спиртного, чтобы помнить о приличиях.
— Вы оскорбляете меня, сэр, полагая, что я освобожу в своем сердце место Доротеи для кого-нибудь другого!
— Полноте, мальчик мой. Такова человеческая натура. Первые острые приступы душевной боли и скорби изгладятся со временем.
— Я никогда ее не забуду!
— Никогда не забудете… Пожалуй. Но мужчине не пристало жить одному. Да ведь вы сами рассказывали мне как-то, что ваша венценосная крестная мать дала вам наказ привести в Морнбери новую хозяйку.
Эсмонд схватился рукой за эфес шпаги и сжал его так сильно, что его пальцы побелели до цвета слоновой кости.
— Предпочитаю не думать сейчас о чем-либо подобном…
— Полноте, — вздохнул граф. — Время покажет.
Эсмонд вскочил и стал расхаживать по комнате взад-вперед. Коньяк, который он неумеренно пил на протяжении трех прошедших дней, огнем жег его изнутри. Он был пьян. Ему казалось, что он бродит ночью по какому-то болоту, испускающему зловонные испарения. Все крутилось перед его глазами. Что же до королевы, то письмо, написанное ею лично, пришло к Эсмонду из Бата как раз сегодня. В нем ее величество выражала свои соболезнования по поводу кончины невесты своего крестника, но одновременно намекала на то, что вопрос женитьбы Эсмонда не снят, а лишь отложен на время.
Как будто так легко заменить женщину, которую обожал, другой, думал в отчаянии Эсморнд. Это же не новая кобыла, которую можно купить на следующий же день после гибели старой! Доротея была его первой любовью, он любил ее самозабвенно, как любят один раз в жизни. Может быть, потому, что до нее Эсмонд вел безумную, разгульную жизнь столичного повесы? Может, именно поэтому настоящее чувство так сильно захватило его?