— Одну минуту, сэр… Эсмонд… — запинаясь, проговорила она. — Разрешите мне позвать служанку, чтобы она потерла мне виски… У меня кружится голова… в церкви было так душно…
Она запнулась почти на полуслове и неподвижно стояла перед ним, сжимая и разжимая сведенные от напряжения пальцы и не поднимая на него глаза.
Эту просьбу Эсмонд отнес за счет вполне понятной девичьей робости и скромности, но он больше не собирался откладывать знакомство с собственной женой и хотел непременно сейчас увидеть ее лицо.
Веселым и нежным голосом он сказал:
— Не забывай, моя любовь, что до сих пор мне приходилось довольствоваться только твоим милым образом на миниатюре. Теперь, когда мы выкрали у всех минутку уединения, позволь мне поцеловать те нежные губы, которые столько дней дарили мне улыбку с портрета.
— Н-нет… Нет… — отчаянно запротестовала Магда.
Но Эсмонд только рассмеялся и притронулся к ее кружевной вуали своими длинными, пальцами аристократа.
— Не бойся меня, дитя мое.
Отчаяние охватило Магду. Она была похожа на зверька, которого загнали в угол. Так не раз делали на протяжении всей ее жизни.
Девушка вдруг рассмеялась. Этот смех удивил Эсмонда Морнбери и проник в самое сердце. Неожиданно Магда резким движением подняла вуаль с лица… Не подняла даже, а сорвала ее с головы. Она стояла перед камином, повернувшись к нему так, чтобы при свете огня и свечей, горевших в канделябре на каминной полке, он мог разглядеть ее лицо.
— Смотри же, — хрипло проговорила она. — Смотри, кого ты только что поклялся любить!
Наступила минута молчания. Это молчание грозило оставить свой зловещий след в душах обоих молодых людей, стоявших сейчас напротив друг друга.
Эсмонд во все глаза смотрел в лицо своей супруги. Поначалу как бы не веря своим глазам, потом с ужасом…
Перед ним стояла отнюдь не миловидная девушка с портрета, посланного ему Адамом Конгрейлом. Сходства не было никакого! Он переводил взгляд на искривленный рот, изуродованный страшным шрамом, синевато-багровые рубцы, которые начинались от подбородка и шли по лицу вверх к брови. Это было не лицо, а жалкая раскрашенная маска. Ослепленный возмущением, граф не видел боли в глазах молодой жены. Даже ее волосы, отметил Эсмонд, непривлекательны, безжизненны, слишком сильно завиты. Очевидно, крашеные.
Он сдавленно вскрикнул:
— Господи Боже, что это?!
И снова у Магды появилось ощущение того, что она умирает. Еще одна смерть после десятка, пережитых с того дня, когда отчим принудил ее к участию в этом гнусном обмане. Девушка видела сейчас болезненный страх, испуг Эсмонда. Нежность исчезла с его лица, словно по мановению волшебной палочки, Магда, замирая сердцем, поняла, какое впечатление произвела на него ее внешность. Но вместе с тем она чувствовала и нечто вроде облегчения. Самая страшная черта пройдена, и молодая графиня ощутила прилив мужества, ведь ей нечего было больше терять. Она снова оказалась в мире проклятого одиночества. Что ж, видно это ее крест, ее приговор, ее вечная мука — шагать по жизни до конца одной. Она проговорила с горьким сарказмом: