– Чем я могу тебя отблагодарить?
– Не мсти тому, что остался жив.
– Как не мстить! – вскипел кельт. – Он же…
– А вы? Лучше? Он получил свою порцию унижения. Если ты убьешь его – хуже не будет. В любом случае решать вам. Ты спросил – я ответил.
Хильда подняла на меня большие карие глаза. По щекам текли слезы. Она была красива, это я отметил сразу. Какая борьба шла сейчас в ее душе? На то сможет ответить лишь Господь Всемогущий.
– Месть – это замкнутый круг. Не стоит позволять ей сжечь себя.
– Будь нашим гостем, – предложил Уильям.
– Не могу. Не стоит. Вы – темные, я – светлый: разговоры пойдут.
– Для тебя это важно? – спросила Хильда. – Разговоры?
– Не для меня, для наших людей.
– Ты сделал то, чего никто раньше не делал. А я не могу понять почему. Ты же не знал, что придет Хансер? Ты шел на смерть, совсем не зная, какая я тварь…
– Не говори так, – попросил я. – Ты уже признаешь, что чтото в твоей жизни было неправильно. Признание ошибок – первый шаг к их исправлению. Если бы я не заступился за тебя, просто не смог бы дальше жить с этим. В тот момент ты была просто девушкой, попавшей в беду… и… нет, я все же пойду. А вы оба – забудьте мои слова. Иначе спокойной жизни не обещаю. Любое общество искореняет тех, кто не вписывается в его стандарты.
– Ты должен знать: то, что мы сделали с его отцом, было местью за нашего, – глухо проговорил Уильям.
– Это непринципиально, я же сказал: месть сжигает души. А на Темной стороне легче как вверх лететь, так и с горы катиться.
– Мы не забудем, – сказала Хильда.
Я уже шагнул в Тени.
Когда я вернулся в лагерь спартанцев, застал у костра интересную картину. Леонид в компании с моими спутниками напивались. Спартанец как раз вещал – это, видимо, было продолжение какогото разговора:
– Против испанцев я, Руи, ничего не имею, хороший народ. Но двух вещей им не прощу: инквизиции и корриды. Это же надо додуматься так издеваться над бедным животным – и еще получать от этого удовольствие!
– Так тебе не нравятся испанцы? – переспросил я, появляясь из Теней. Он был настолько пьян, что и бровью не повел, словно я присутствовал здесь с самого начала этого застолья.
– Ойойой, только не надо такое обиженное лицо делать. Тоже мне испанец. Да в нашем Лунном мире настолько все смешалось! И вообще, будь ты испанцем, то говорил бы не «благородные сеньоры», а «благородные доны».
– Это от бабки, – сказал я, садясь между Руи и Хансером и отхлебывая из протянутой мне амфоры неразбавленного вина. – Она была урожденная Басалетти, а они итальянцы.
– К тому же меркурианцы, – добавил Руи. – А бабушка очень любила рассказывать о похождениях своего отца. Ято послушал и забыл, а этот, – он толкнул меня в бок, – уши развесит, рот откроет, слушает. Вот и пошел по кривой дорожке. В прадеда.