Конечно, раздумывала она, кусая костяшки пальцев, можно собрать свои пожитки и уехать назад в Англию. Но все это покажется таким, каково и есть на самом деле, — полной капитуляцией. Это сведет на нет все те тяжкие усилия, которые они делали вместе. Жест получится театральным, истеричным и достойным презрения. Все равно, что отрезать ей нос, чтобы отомстить лицу. Самое лучшее будет сделать вид, что ничего не произошло. Что же касается того поцелуя, то она просто потеряла голову, вот и все. Она зашла слишком далеко. Он вытащил пробку из сосуда, где запечатана ее сексуальность, и ей теперь просто придется снова накрепко закрыть пробку до тех пор, пока она не встретит кого-то, кто действительно ее полюбит и кому она сможет ответить взаимностью. Такая перспектива не казалась ей теперь больше невозможной, как это было еще недавно, и, старомодная или нет, теперь она будет вести игру.
Роза продолжала строго читать себе нотации, пока ее тело не остыло, а смятение чувств не улеглось. Убедив себя, что весь эпизод был не более, чем бурей в стакане воды, она тем не менее избегала Алека весь оставшийся день, работая в одиночестве с этюдником вне стен дома, хотя часто поглядывала на окно студии. Алек весь день не появлялся. Пришла местная женщина, прибралась в доме, поработала пару часов на кухне, а затем удалилась. Она здоровалась с Розой вежливо, однако с типично галльским безразличием. «Могу поклясться, что она тут всякого повидала», — подумалось Розе.
Часам к восьми она основательно проголодалась. Алек все еще не спускался вниз и не обедал. Она проскользнула по ступенькам наверх и осторожно заглянула в студию. Он всецело погрузился в себя, работая над большим полотном с яростной интенсивностью, мускулистое тело блестело от пота. Под ярким электрическим светом он казался просто пугающе изможденным.
Розу захлестнули угрызения совести. Эта картина явно зрела внутри него целую вечность, свое собственное гениальное творчество он великодушно отодвинул на второй план ради того, чтобы учить ее. Да и помимо этого он ведь провел две недели в Уэстли. С его стороны это была, вероятно, добровольная жертва, подумалось ей с запоздалым озарением. А она налетала на него, вот как недавно, отнимала, отнимала у него время и ничего не давала взамен… Глядя, как он творит, целиком отключившись от окружающего мира, она почувствовала, как ее сердце внезапно захлестну огромная волна нежности.
Роза ужинала молча и в одиночестве Она была полуодета, готовая лечь в постель. Ночную рубашку она перестала надевать из-за жары, а после душа просто обмотала тело махровой простыней, намереваясь сидеть и дожидаться его и приложить усилия, чтобы помириться с ним до того, как они разойдутся спать, чтобы покончить с огорчениями минувшего дня. Сонно она наблюдала за старинными часами в просторной кухне. Большая стрелка описала круг и двигалась вместе с маленькой к полуночи. Уши Розы настороженно ловили звуки его шагов. Постепенно она все глубже и глубже погружалась в огромное кресло, беспокойно ворочаясь во сне, так что развязался пояс на ее облачении. Так она и лежала в весьма откровенной позе, раскинув руки и ноги, простыня отдельно от всего того, что должна была бы прятать, когда с внезапным рывком проснулась и услышала, как Алек гремит посудой, доставая из холодильника цыпленка. Замерев от ужаса, она торопливо прикрылась, пораженная мыслью, что он мог посчитать ее дезабилье преднамеренным, в чем-то отчаянным шагом. Однако Алек был сама любезность и такт.