Управляющий был, казалось, слегка удивлен такой постановкой вопроса.
— Баланс автоматически пополняется со счета маэстро, — вежливо объяснил он, — хотя, если вам потребуется снять единовременно свыше 5000 фунтов, я имею инструкцию исполнить просьбу без дополнительных согласований.
— Понятно, — ответила Роза, пораженная громом, изо всех сил стараясь выглядеть так, словно для нее это было обычным подтверждением известного факта.
Выйдя из банка, она почувствовала слабость. Алек дал ей, причем с невероятным тактом, действительно карт-бланш — тратить огромные суммы из его средств, как ей заблагорассудится. Несомненно, это означало, что он что-то испытывал к ней, что верил ей без колебаний! И уж точно это не могло быть простым желанием «откупиться», чтобы успокоить совесть. Или могло? — неспособная ответить на эти неудобные вопросы, она приняла решение никогда не тратить ни единого пенни.
Колледж превратился для Розы вскоре в сплошную работу без всякой игры. Ее нельзя было назвать преднамеренно необщительной, однако она с необходимым тактом избегала регулярных вечеринок и прочих сборищ, так интересных для ее одногруппников. Студенты мужского пола стали вскоре бояться заигрывать с ней. По ее яркой внешности они предполагали, что основная ее жизнь начинается где-то вне стен колледжа, а ее глаза постоянно подавали явственный сигнал «Берегись!» Роза и не думала о мужчинах. Ее мысли витали в миллионе миль от потенциальных романов, а ее сексуальность по-прежнему тонула в горе от утраты Алека. Она вежливо отклоняла предложения Филиппы познакомить ее с «жутко симпатичным мужиком», и та, все еще пристыженная, просто-таки пугалась явного безразличия Розы. Она по-прежнему не была посвящена, несмотря на некоторые осторожные догадки, во французские приключения подруги, а неловкость нового положения Розы, оказавшейся визави с Найджелом, препятствовала девушкам восстановить их прежнюю доверительность. Помимо всего этого отношение Розы к учебе было гораздо более серьезным, чем у остальных. В Уэстли и в Бретани у нее выработались стремление и способность к упорному труду. График занятий в колледже казался ей недостаточно напряженным. Долгие дополнительные часы, которые она себе устраивала сама, действовали в какой-то мере как обезболивающее средство своей способностью отправлять ее в постель совершенно утомленной. Но в другом отношении они увеличивали ее муки — она чувствовала себя осиротевшей без подсказок Алека, его советов и критических замечаний. Обучение, которое она теперь получала, казалось поверхностным, неинтересным и безликим. Она напоминала пловца через Ла-Манш, которого вынудили плескаться в «лягушатнике».