Исходя из этой точки зрения, Шубников (а за ним и другие) поставил вопрос о необходимости разделения института и уменьшения технической работы в научных отделах института. Эта постановка вопроса нами более или менее открыто и проводилась в институте. Так, мы требовали от сотрудников института прежде всего научной, а не технической квалификации; в частности, этот вопрос ставился нами при присуждении ученых степеней. К этой нашей борьбе Шубников привлек еще Обреимова и иноспециалиста Вайсберга. В результате в институте создалась для ряда сотрудников, работавших над техническими вопросами (Стрельников, Рябинин) и не разделявших наших установок, тяжелая обстановка, которая в конце концов привела к их уходу из Института и таким образом нанесла ущерб технической (в части оборонной) работе института.
Партийная организация института вела с нашими установками борьбу, и нам не удалось добиться желаемого нами разделения. Это нас озлобило, и мои разговоры с Корецом и Шубниковым (от Розенкевича я к этому времени отошел) получили более резкий характер. Мы стали высказывать возмущение тем, что в научных институтах научные руководители не являются хозяевами, и противопоставляли это положение организации науки в буржуазно-демократических странах. В дальнейших беседах (на квартирах у Шубникова и моей) как я, так и Корец, и Шубников переходят к общему недовольству советской властью. Уже по поводу арестов в связи с убийством т. Кирова мы высказывали недовольство массовостью арестов, считая, что арестовывают ни в чем не повинных людей. Еще в большей степени нас озлобили аресты большого количества специалистов, начиная со второй половины 1936 г. Резко отрицательно мы отнеслись к закону о запрещении абортов, считая, что он принят против воли большинства страны.
Таким образом, к началу 1937 г. мы пришли к выводу, что партия переродилась, что советская власть действует не в интересах трудящихся, а в интересах узкой правящей группы, что в интересах страны свержение существующего правительства и создание в СССР государства, сохраняющего колхозы и государственную собственность на предприятиях, но построенного по типу буржуазно-демократических государств.
Обострение борьбы с парторганизацией создало для меня в Харькове путаную обстановку, которая привела к тому, что в начале 1937 г. я, а потом и Корец, переехал в Москву. При этом мы не изменили своих антисоветских установок, так что наши оставшиеся в Харькове единомышленники могли считать, что мы будем в Москве продолжать свою антисоветскую деятельность.