— Я знаю, я умру осенью, — сказала Вера Николаевна.
Обычный женский сон — подумал тогда про себя Павел.
Около станции на даче жил хороший московский доктор. Павел сразу же привел его к матери. Когда Вера Николаевна заболела, Павлу так хотелось, чтобы болезнь оказалась несерьезной. Доктор осмотрел больную и сказал, что это простуда, что не совсем неблагополучно в легких и надо полежать неделю в постели. Павел с Натой ездили в Москву за лекарствами — это дало им возможность провести целый день вместе.
Мама скоро поправится, мама привыкнет к Нате, — успокаивал себя Павел. Неделя прошла. Вера Николаевна чувствовала себя лучше, хотя слабость и неожиданные скачки температуры еще продолжались. Семья Наты уехала в Москву и Павел остался вдвоем с матерью. Вере Николаевне стало значительно лучше и она начала ходить по комнате. Павел иногда заходил в заброшенный парк, к заветному пруду, где так часто встречался с Натой. Кусты наполовину обнажились и не было уже прежней тайны в заросшей с обеих сторон дорожке. Парк попрежнему был величав и заброшен, дорожки аллей шуршали от густого слоя золотых листьев. Было пусто и одиноко. Павел вспомнил сон Веры Николаевны и ему стало жутко. «Самое страшное, когда организм перестает сопротивляться болезни!»
Проходив несколько дней, Вера Николаевна сразу почувствовала себя хуже и слегла опять. Вызванный доктор смог приехать только через два дня, не сказал ничего определенного, но стал сразу серьезен и избегал вопросов Павла, обещая приехать через несколько дней. Вера Николаевна потеряла сознание. С тех пор, как мать слегла во второй раз, Павел не отходил от постели. Хотелось исправить всё то, что произошло за последние два года. В первый раз он заговорил с матерью о Нате.
— Я тебя вполне понимаю, — сказала Вера Николаевна, — это жизнь. В твоем возрасте все переживают первую любовь. Для тебя она святая и совершенство… При этих словах лицо матери приняло чужое, почти враждебное выражение. Павлу стало очень жаль мать. Он приник к изголовью постели. Длинные родные пальцы ее руки, как прежде, стали перебирать волосы Павла.
— Мама, не сердись… я ее так люблю!
Враждебное, сухое выражение на минуту исчезло с лица Веры Николаевны.
— Глупый ты, — сказала она с трудом, — твоя Ната просто хорошенькая куколка. Всё, что ты переживаешь, рождается только в твоей собственной душе, в ней и умрет; это плод твоего собственного воображения. Когда-нибудь потом ты вспомнишь мои слова.
Павлу стало обидно. Матери всегда придирчивы к предметам увлечения сыновей. Надо выдержать характер и перетерпеть, потом всё само собой уладится.