Двое, это верховские есаулы Банников и Никифоров, загорелые мужчины лет под тридцать, с курчавыми головами. Третий, сам хозяин подворья, отец моего реципиента, Кондратий Булавин. Средних лет, красивый чернобровый и вихрастый человек. Он одет в бархатный кафтан на распашку, на ногах новые кожаные сапоги, за кушаком сабля, а в левом ухе большая золоченая серьга. Идет по земле мягко, вроде бы как все, а в то же самое время, будто крадется. По ухваткам воин, всегда готовый к битве, и в то же самое время, франт, который любит показать себя. Примерно так его современники и описывали. Теперь посмотрим, каков атаман в жизни.
— Как день прошел, Никиша? — проходя мимо меня, спрашивает батя.
— Хорошо.
— Ну, и ладно. Поторопи Ульяну и Галину с ужином, а то мы голодные как волки. Да, браты? — атаман поворачивается к есаулам.
— Да-а! — поддерживают они своего старшего товарища и чему-то смеются, видимо, какой-то, одной им известной шутке.
Атаман скрывается в доме, есаулы следом. На ходу они о чем-то переговариваются, а я грею уши, и стараюсь понять, о чем речь. Разговор обычный, торговля, оружие, сходить в налет на крымчаков и сколько стоит печать азовского воеводы на некий документ. Всего несколько случайных слов, а информации к размышлению на полчаса.
Речь Посполитая. Люблин. 06.06.1707.
На площади солдатской слободки в Преображенском, в самом центре стоял помост с черной плахой. Царь и его генералы на лошадях находились рядом. Строй солдат с мушкетами наперевес, под мерный бой барабанов выстраивался в ровный четырехугольник.
С узкой улочки, примыкающей к площади, послышались резкие звуки. Щелчки бичей и пьяные выкрики.
К помосту выехали запряженные шестью парами горбатых свиней сани, на которых стоял некогда роскошный гроб. Идущие рядом солдаты стегали животных плетьми, а ряженые скоморохи направляли их. За этой процессией толпами шел любопытный московский народ. Кто-то причитал, иные плакали, а подавляющее большинство угрюмо молчало.
Царь подъехал к саням, и его рот исказила нервная зловещая гримаса. Солдаты вскрыли гроб, и Петр Романов увидел полуистлевшее тело своего ненавистного врага Ивана Михайловича Милославского. После смерти этого знатного человека минуло много лет, а ненависть к нему так и не оставила сердце Петра. Самодержец Всероссийский молчал и не двигался. Тревожная тишина накрыла площадь, смолкли барабаны и любопытствующие люди, пришедшие посмотреть на потеху, не издавали не единого звука. Наконец, царь сглотнул и плюнул на труп. Затем, он взмахнул рукой, и солдаты потянули гроб под помост.