Что еще было необычного, и чем я опасался выделиться из окружающей меня среды, это язык. Говор донских казаков сильно отличался от того, к чему привык Иван Михайлович, опять же многие термины и старые слова, которые в его время давным-давно вышли из употребления, здесь использовались во всю. Но ничего, проблема решилась сама собой, и все сгладилось достаточно быстро. Например, я говорил сказочник, а язык произносил бахарь. Пришла Галькина подруга Настена, а я, односумкой ее назвал. И так во всем. Поляк — лях. Бархат — аксамит. Добыча — дуван. Французы — фрязи. Турецкий — турский. Лодка — бабайка. Шалаш — букан. Кошелек — киса и так далее.
Встал сегодня, как обычно Никифор просыпался, то есть с первыми петухами. Бока вылеживать было некогда, вместе с работниками до самого полудня на сенокосе траву ворошил. Зима придет, спрашивать не станет, чей ты сын и кто ты есть, и у казаков, по крайней мере, у тех, кого я пока видел, закон стародавний — не поработал, не поел.
На обед вернулись в городок, покосы совсем рядом, и здесь я застал следующую картину. На площади около тридцати местных казаков, одеты все как обычно, видимо, тоже только что с полей. Они стоят у приказной избы, невысокого строения, в котором решались все вопросы городской общины. На крыльце стоит батя, одет как всегда хорошо и нарядно, в синей шелковой рубахе, и перетянутых красным кушаком новых шароварах. Перед ним четверо мужиков лет под тридцать, по виду бурлаки с Дона, мощные плечи, до черноты загоревшие лица, выцветшая прохудившаяся одежонка и лапти на ногах.
Так я увидел один из этапов превращения крестьянина в казака. Это только в беллетристике советского периода можно было встретить обычный сюжет, где приходит беглый холоп на Дон, и степная вольница его тут же в свои ряды принимает. Нет уж, в жизни все несколько иначе. Система работала по отработанной схеме, которой было не менее трехсот лет, и сбоев почти не давала.
Первый этап. Беглый крестьянин приходил на землю казаков и его ставили перед выбором, уйти или стать бурлаком на Дону и впадающих в него реках. Как правило, мужик соглашался таскать баржи, лодки и струги, входил в рабочую бригаду, и пару лет трудился изо всех своих сил. За это время он в подробностях узнавал о жизни казаков, перенимал обычаи, речь и проникался вольным духом.
Затем, если он желал продолжить свой подъем вверх, по рекомендации артельного и пары старожил, бурлак направлялся в батраки к одному из зажиточных казаков. Это был второй этап, который опять таки длился не менее пары лет. Человек вливался в общину, мог жениться, получал некоторые средства на житье-бытье, и обзаводился знакомствами.