Внезапно ей показалось, что она явственно ощущает ее запах. Палатка закрутилась, ноги подкосились, и Сьюзен упала на землю. Она потеряла сознание лишь на мгновение. Когда девушка открыла глаза, она увидела обеспокоенное лицо доктора, склонившееся над ней.
— Вы, должно быть, потрясены в большей степени, чем я предполагал, — сказал он. — Пойдемте.
Он провел ее на другую сторону палатки и посадил на старый деревянный ящик, валяющийся у стены.
— Наклоните голову и зажмите ее между коленками.
Она последовала совету, и остаточные явления дурноты покинули ее.
Она почувствовала его руки у себя на голове, и странное чувство овладело ею. Но его голос был очень холоден, когда он произнес:
— Я не думаю, что вы можете сделать что-нибудь полезное. Мы работаем здесь в примитивных условиях, а это выглядит не очень приятно. Так что лучше идите в свою хижину.
— Вы хотите сказать, чтобы я держалась от вас подальше?
— Это было бы неплохо. Сейчас нет возможности вывезти вас отсюда. Дороги размыты. И у меня полно работы.
На какое-то время чувство жалости к себе переполнило Сьюзен. Как будто до нее никому не было дела.
Внезапно раздался крик. Один из индейцев указывал на четырех человек, пробирающихся между скал. За ними еле тащилось еще несколько. Наверное, пациенты к доктору.
— У меня больше нет времени для вас, — произнес он.
На секунду их глаза встретились, и она увидела, как в них что-то промелькнуло. Но что это было? Жалость?
Он произнес несколько слов на местном диалекте, более похожем на язык ацтеков, чем на мексиканский, и несколько индейцев кинулись к бредущим людям, чтобы помочь.
Доктор отвернулся. Сьюзен опять почувствовала себя очень одинокой. В горах сверкнула молния, прогремел гром, и опять начался ливень.
Она поплелась обратно в хижину, но прежде, чем успела войти в нее, вымокла насквозь.
Было очень темно, тучи затянули все небо. Она представляла себе больничную палатку с ярким, слепящим глаза светом, под которым работали доктор Тейлор и медсестра.
Ей было интересно, как его зовут. Она сидела одна, и казалось, проходили часы. Еще никогда ее жизнь не была такой бездеятельной.
Но Сьюзен не интересовало, что происходит вокруг. Она гораздо больше волновалась о себе, чем о других.
Одна часть ее существа говорила: «Почему я должна беспокоиться о крестьянах с чужой земли?»
Но другая помнила лица, искаженные страданием и осознанием, что произошла катастрофа, изменившая их жизни. Сьюзен признавала, что эти индейцы тоже люди.
Ей вспомнились строчки из Джона Дона:
«Ни один человек не является островом; он — кусок континента, часть целого».