— Слышь, брательник, — обратился я к водиле. — А какой сейчас день?
— Вторник, а что?
Хм… вторник… уже хоть что-то. Мозг лихорадочно работал, выбирая слова, как бы узнать дату поточнее… да какой, к черту, точнее? Точнее года мне, по большому счету, сейчас и не надо. Вопрос в том, как узнать год, чтобы шоферюга не сдал меня в дурку?
— А дата? — уточнил я.
— Девятнадцатое… июля, — настороженно ответил тот. — А что?
— Да к черту число! — закричал я. — Год сейчас какой?
— Ты что, с луны свалился?
— Ну! — я перемахнул через капот, схватил таксера за грудки и пару раз встяхнул.
— Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой… — пропищал он. — От рождества Христова.
— Здрасти, приехали, — выдавил из себя я, садясь на крыло.
Тысячелетие крещения Руси… И вот теперь стало понятно, почему вместо скульптуры «Россия» в университете стоит бюст Ленина, и почему вахтерша грозилась обкомом, и почему Волгарь в таком обалденном состоянии, и почему транспорта на дороге нету… наконец, стало ясно, куда делся целый микрорайон с улицей Макеева, где находится мой дом — его начали строить только в две тысячи четвертом. Да, кстати… и жарковато для апреля… Непонятно было другое — что делать? Складывалось ощущение, что я теперь в гораздо большей жопе, чем час назад. Крутовато Акелла промахнулся…
Водила стоял чуть поодаль, беспокойно озираясь. И подходить ко мне боялся, и, в то же время, бросить автомобиль с ключами в замке зажигания, не мог. Видимо, как раз выбирал между накинуться на меня самому, или добежать до поста на плотине и сдать ненормального гражданина соответствующим органам.
Опачки! А ведь может быть значительно хуже! Если он сдаст меня с паспортом двухтысячного года, причем паспортом, где нет ни слова про счастливое коммунистическое будущее, с правами, замененными в две тысячи шестом, да еще с полным бумажником баксов и рублей, модификации две тысячи четвертого — с триколором. Это еще если забыть про коммуникатор и заткнутую за пояс Беретту. Поймают — из кгбшных подвалов не выйду никогда…
Стоп! А почему вахтерша назвала Семенова? Саньке же сейчас лет десять… он попросту из физиологических соображений не мог с телками в институте сегодня зависать.
— Тьфу! — шлепнул я себя по лбу.
Не Санька, а Евгений Борисович — его отец! Вот кто нарушал беспорядки в… как там ЮУрГУ двадцать лет назад назывался? ЧПИ? Вот-вот, в нем самом. А Семенов-старший — тоже физик, и башка у него варит ничуть не меньше, чем у моего драгоценного одноклассника! Вот он — мой билет домой!
— Слышь, — окликнул я таксиста. — Тебя как звать, товарищ?