Боль от ушибленного плеча передалась ребрам с левой стороны. Губы Луизы стали какими-то анемичными. Рука Грэгори продолжала ласкать ее грудь сквозь шелк блузки. Его колено осторожно двинулось глубже между ее ног. Луиза едва слышно застонала. Стон этот вырвался у нее невольно. Грэг любовался ею… И тут он расстегнул последние пуговицы на блузке.
— Грэг…
— Тихо.
Грэг потянул в сторону золотистый шелк блузки… И тут ему наконец открылось обезображенная часть тела Луизы. Ему так хотелось близости — мужчине тридцати семи лет, не имеющему жены. На шее ее отчаянно билась жилка. Грэг поцеловал эту шею с невыразимой нежностью — она казалась такой беззащитной.
С правой стороны цвет кожи на ее теле резко отличался от других частей. Там же виднелся продолговатый шрам величиной с лезвие ножа. Кожа в этом месте была гладкой.
— Грэг…
— Тихо.
На Луизе был бюстгальтер кофейного цвета с застежкой спереди. Грэг начал его снимать — груди ее высвободились, заколебались, словно просясь в его ладони. Розовые соски были нацелены на Грэга. Он легонько коснулся их языком. Луиза вздрогнула. Он прижался щекой к мягкой ложбинке между грудями. Но, странное дело, возбуждение не приходило к нему.
Груди ее — небольшие, идеальной формы — были горячими на ощупь. Они отзывались на малейшую его ласку, жаждали ее. Однако Грэгори уже сделал все, что мог, — губами, языком, руками…
У него появилось странное ощущение, будто все это ему сейчас не нужно, что при их следующей встрече он будет более возбудимым.
Грэг шевельнулся. Лицо его было хмурым. Он уже не пытался снять с нее окончательно блузку, а только отвел в стороны шелк и бретельки, которые ему мешали. Луиза вдруг часто задышала.
То, что открылось его взору, лишь подтвердило прежние догадки. Это можно было понять намного раньше. Стало ясно, почему Луиза боялась огня, носила блузки с высоким воротником и была так необъяснимо целомудренна… Странное свойство для женщины, неудержимо страстной и готовой отдаться понравившемуся ей мужчине. Более проницательный человек пришел бы к нужному заключению еще несколько недель назад. Однако Грэг, когда он прикасался к Луизе, терял способность рассуждать здраво. Теперь же, при виде шрамов, о существовании которых он мог только догадываться, он впал в какое-то неистовство. Оно едва не свело его с ума.
Грэгори понимал, что ожоги у Луизы были достаточно серьезными и могли повредить ее нервные окончания. Увиденное было свидетельством страдания, которое он не мог разделить. То был знак боли, которую она носила в себе долгие годы. Нарушенное внутреннее равновесие Грэга все усиливалось.