— Наверное, теперь ты скажешь, что я получила по заслугам. — Она разразилась рыданиями.
Но вместо злорадного смеха, который она ожидала услышать, девушка почувствовала, что Энтони вновь нежно, но властно привлек ее, содрогающуюся от рыданий, согревая своим теплом, перебирая растрепанные волосы и шепча ласковые слова утешения в ответ на поток горьких признаний.
Еще долго ее голова покоилась на широкой груди, пока не высохли слезы. Энтони несколько раз прерывал сумбурный рассказ, заверяя, что не собирается мстить ее несчастной сестре и срывать эту проклятую свадьбу, и наконец, доверчиво затихнув и согревшись, свернувшись уютным клубком, Мелани мирно заснула в теплых объятиях. Только тогда Шерман позволил себе погрузиться в тяжкое наркотическое забытье.
Волна опять захлестнула Мелани. Она закашлялась от горького вкуса морской воды, пытаясь не захлебнуться. Руки уже отказывались повиноваться, но девушка, собрав волю в кулак, приказала себе плыть дальше. К счастью, Мелани много тренировалась, занимаясь серфингом в школьном клубе, и знала, как справляться с судорогами в воде. К тому же гидрокостюм, который она разыскала в кладовой среди аквалангов и прочего оборудования для морских исследований, помогал держаться на плаву и защищал от холода, но девушка прекрасно сознавала — только воля и упорство помогут доплыть до берега.
Мелани повернулась, всматриваясь в размытые очертания невысокой гряды прямо на горизонте. Как-то Джон проговорился, что это ближайший остров, где живут люди. Слава Богу, ветра не было и волны невысоки, но Мелани поплыла бы, даже если бы бушевал шторм.
Проснувшись на рассвете, девушка долго смотрела на сраженного наркотиками Шермана, ровно посапывающего рядом. Постепенно в ее сознании со всей отчетливостью стала проявляться мысль, от которой можно прийти в отчаяние, — она стала добровольной заложницей и пленницей любви и с тюремщиком ее навеки сковала цепь взаимного влечения. Понять истоки страсти к Энтони девушка не могла и оказалась во мраке тайных вожделений. Наедине с собой рассуждать и сопротивляться своим желаниям можно было сколько угодно, но стоило Энтони хотя бы дотронуться до нее, как плоть отказывалась подчиняться робким доводам рассудка. И он тоже знал это.
Итак, ночью Шерман признался, что не любил жену, и это ставило под сомнение все, что Мелани знала об Энтони. Выходит, упорная многолетняя жажда отмщения объясняется не эмоциональными и вполне понятными причинами, но холодным и коварным расчетом.
То, что Энтони снял наручники и спокойно заснул, удивило девушку. Очевидно, Шерман решил, что одержал победу в схватке их характеров. Открытый стальной наручник на ее запястье стал немым свидетелем уверенности Энтони в ее окончательном подчинении.