Даньелл подбежала к Герберту и заглянула ему в глаза, словно надеясь прочесть там истину. И, надо думать, прочла: лицо ее скривилось, и со сдавленным криком она бросилась прочь из спальни. Оглушительно хлопнула дверь. И вновь воцарилась тишина.
— Бетани…
— Тебе ничего не нужно объяснять, — покачала она головой, глядя в пол.
— Еще как нужно!
— Но зачем? — Бетани подняла голову, в глазах ее блестели слезы. — Ничего отвратительнее я в жизни своей не видела и от обсуждения предпочла бы воздержаться, если ты не против.
— Но почему тебя так задела эта сцена? — Аналитический ум Герберта тщетно пытался разрешить проблему. — Потому что она была настолько вульгарна? Или потому что застала тебя врасплох?
— Да нет же, идиот несчастный! — выпалила Бетани, забывая о необходимости скрывать правду. — Потому, что речь идет о тебе!
— Ты и впрямь решила, что я того и гляди займусь с ней любовью?
— Ох! — Бетани досадливо поморщилась. Какой он все-таки непробиваемый: в упор не замечает очевидного! — Я видела то, что видела, и зрелище это особого удовольствия мне не доставило.
— Даньелл ворвалась в спальню, пока я переодевался, скинула с себя белье и набросилась на меня. Лампа полетела на пол. Я велел ей убираться прочь, она истерически рассмеялась в ответ. Я попытался ее выставить…
— И не слишком-то преуспел, да? — не без юмора осведомилась Бетани.
Герберт облегченно вздохнул.
— Ты ведь не веришь, что я собирался воспользоваться ее состоянием?
Бетани рассмеялась. В создавшихся обстоятельствах смех прозвучал более чем странно, зато каким желанным показался Герберту!
— О, Герберт! — вздохнула она. — Привести Даньелл сюда, заняться с ней любовью на нашей постели, зная, что в любую минуту в комнату могут войти, потому что дверь не заперта? Да полно тебе! Какую-никакую тонкость обхождения в тебе все-таки воспитали.
Быть может, всему виной было то, как Бетани произнесла «наша постель». А может, ее нежный, доверчивый взгляд. Или то, как напряглись и заострились ее соски — точно крохотные, крепкие бутончики… Как бы то ни было, Герберту на мгновение почудилось, что молодую женщину влечет к нему с той же силой, что и его — к ней.
— Ты мне веришь?
— Конечно, верю! Ты не из тех мужчин, которые воспользуются женской слабостью.
Герберт нахмурился. Еще не хватало делать из него святого! Тем более в ту самую минуту, когда до святости ему было ох как далеко…
— Почему ты так думаешь? — хмуро полюбопытствовал он, чувствуя, как кровь в венах безжалостно пульсирует. — Ведь именно сейчас я больше всего на свете хочу воспользоваться твоей слабостью!