— Александра Николаевна, мы вынуждены сделать вам самое строгое замечание, — начал было один папенькин сынок. — Вы заставили весь консульский отдел волноваться...
— А это моя профессия! — сказала я. — Я рада, когда люди волнуются. В них просыпается сочувствие.
— Но вы заставили нас поднять на ноги итальянские власти, а это уже чревато...
— Чревато? Красивое слово. По-старославянски значит — беременно. Так чем вы беременны, товарищи?
И мой славный стукачок тут снова сел в лужу:
— Мы ничем не беременны, — сказал он строго.
— Так чего же вы волнуетесь? — подыграла я.
— Мы искали вас везде, мы уже не знали, что думать.
— И что в этом плохого? Вон, американское правительство из-за двух прыщавых подростков отправляет ноту протеста Ирану, грозится прислать шестой американский флот. А у вас пропала выдающаяся актриса — и вы не могли ее найти. Да, тут есть над чем подумать.
— Это не наше дело, искать вас...
— А что ваше дело?! — взбесилась я. — Просиживать штаны? Тратить родительские доллары? Писать друг на друга доносы? Следить, чтобы несчастная советская туристка не прикупила в лавке лишнюю кофточку? Для чего вы вообще сидите в этой прекрасной стране?
— Ну знаете, это уже выходит за всякие рамки! — возмущенно развел руками папенькин сынок. — Вы думаете, что вы говорите?
— Да, голова у меня не только для прически. А вот у вас? Что, считаете, перестройка вас обойдет? Отсидитесь в Италии? Нет, у нас теперь гласность. Я по приезде в Москву тут же соберу пресс-конференцию и расскажу, как вы тратите народные деньги...
Словом, меня несло. Я, честно говоря, сейчас сама себе была противна. Но одно я знала точно — с ними надо разговаривать только языком угроз. Другого они не понимают. Не приучены!
А время тогда было действительно зыбкое. Какие-то там в Москве глухие перемены. Что-то в газетах пишут. Кого-то разоблачают... Мои обвинители тут же превратились в жалких подсудимых, что-то залепетали о своих больных нервах и поспешили ретироваться. Первый раунд был за мной.
Но я знала прекрасно — бой только начинается. Главный боец пока только охлажден, но не сломлен. И Андрей, надо отдать ему должное, не обманул мои ожидания. Он успел переодеться, вымыть голову и даже внешне успокоиться.
— Прости, — сказал он, постучав-таки предварительно в дверь. — Я погорячился. Мы тут переволновались. Мало ли что могло с тобой случиться.
— Я тоже была не совсем права. Но у меня был бурный день. Тоже на нервах... И ты меня прости.
— Может быть, теперь расскажешь, что произошло?
— Ох, Андрей, ты не поверишь...
— Значит, это будет правдой, — сказал он с улыбкой. — И еще какой!