— Синьора Кузнецова! Мы в восхищении!
Целовали кончики пальцев, расшаркивались, но почему-то никто не просил автограф. Воспитанные — не докучают звезде излишним вниманием. А мне бы хотелось, чтоб докучали, чтоб выстроилась очередь за моими росчерками на листочках из блокнотов. Но я только устало улыбалась им и едва наклоняла голову. Дескать, ах, как утомило меня тяжкое бремя славы...
А Гоша, напротив, каждый раз ревниво косил глазом. Он был горд тем, что сопровождает такую даму, и в то же время чисто мужской инстинкт собственника заставлял его ограждать мою персону от восторженных посторонних взоров. Я чувствовала, как напрягается его рука, незаметно задвигающая меня за его широкую спину. Если бы ему дать волю, он бы спрятал меня от всех, запер в сейф как достояние империи, и только долгими ночами один-одинешенек любовался бы своей добычей, как скупой рыцарь... Самое странное, что мне это, пожалуй, было бы приятно...
— Может, нам стоит слетать в Париж? — спросил он, когда я отвергла практически уже все, чем могла похвастаться Венеция.
Париж! Удивил! Я презрительно дернула плечиком, еще чего! Таскаться по всему свету ради какой-то тряпки... И чуть не ляпнула, что вообще без одежды выгляжу гораздо привлекательнее, но вовремя прикусила язычок. Еще истолкует как намек.
Мы прошлись немного вдоль канала, с наслаждением вдыхая свежий ветер с моря, вышли к катерной пристани и вернулись на наш Лидо. Меня немного укачало, разморило на солнышке, я склонила голову к его плечу и закрыла глаза. Вот так бы плыть вечно, молча и доверчиво позволяя ему обнимать мои плечи... Как жаль, что пролив такой узенький. Только я устроилась поудобнее, а катер уже притерся боком к причалу. И мы потащились обратно к отелю.
— Не возражаешь? — Георг указал на огромную стеклянную витрину автомобильного салона. Глаза загорелись... Как все-таки мужики любят эти железки...
Да я и сама такая. Мой обожаемый мотоцикл дарил мне в юности самое огромное наслаждение, и я пока еще не знаю, что могло бы его превзойти. Когда я сжимала в пальцах подрагивающий руль и приникала к нему грудью, подставляя ветру лицо, мне казалось, что я лечу, как птица, сливаясь с этим грохочущим стальным чудовищем. Все внутри словно отрывалось, когда мы с мотоциклом подпрыгивали на кочках грунтовой дороги и неслись напролом, через поле, через мелкую речушку, вздымая колесами брызги веером. И тогда я понимала на короткие доли секунды, что такое невесомость... А старушки-соседки плевались мне вслед и бормотали:
— Тьфу, сатана! Разве ж это девка?