Железный ветер (Николаев) - страница 215

* * *

Было очень непривычно вновь привыкать к цивилизации — безопасности, душу и чистой одежде. Челюсть оказалась целой, но гематома обложила ее плотной подушкой, почти лишив Ивана связной речи. Да уж, Борис Басалаев бил на совесть. Даже странно, у контрразведчика должен был быть большой опыт относительно того, как быстро и гарантировано привести человека в бессознательное состояние…

Понадобилось три дня, чтобы он смог предстать перед императором Константином. В этом была определенная ирония судьбы — правоверный коммунист на приеме у монарха, олицетворения великодержавной идеи. Терентьев жалел, что премьер Джугашвили уже несколько лет как покоится в могиле. Увидеть здешнее отражение Вождя было бы очень интересно. Иван до сих пор помнил первое впечатление от увиденных фото Сталина в щегольском костюме, без усов, но с бородкой. То, что он испытал, научно называется «когнитивный диссонанс», а по-человечески — полное охренение.

Константин принял его один на один, в рабочей обстановке — в небольшом зале с круглым полированным столом и мощным блоком связи. Разговор был сугубо деловым, самодержца интересовали мероприятия советского руководства по эвакуации промышленности в сорок первом году. Перед империей вопрос настолько остро не стоял — боевые действия на востоке Европы затихали, но непрерывные налеты вражеских бомбардировщиков не прекращались. Приходилось рассредоточивать промышленные комплексы на западе страны, распыляя мощные производственные узлы на множество относительно мелких предприятий связанных сетью дорог и административного планирования.

Иван мог рассказать не так уж и много, самое большее — примерно описать организационные структуры, занимавшиеся эвакуацией. Император молча слушал, ничего не записывая, лишь изредка задавая наводящие вопросы, и у Ивана крепло подозрение, что самодержца не слишком интересует, что именно он, пришелец из иного мира, говорит. Константин всматривался в Ивана с каким-то жадным, пронзительным интересом, который не могла скрыть даже броня выдержки и многолетнего воспитания. Словно попаданец обладал чем-то большим, нежели обычные знания, словно он воплощал в себе нечто такое, о чем бесполезно спрашивать и просить.

Человек надежды, так назвал его Борис Басалаев.

Человек надежды.

Иван понял, что имел в виду погибший контрразведчик. И, поняв, испытал глубочайшую обиду, обиду на самого себя. На свою глупость и недалекость.

Он прожил в этом мире три года, но в глубине души так и не привык к нему, не осознал себя его частью. Терентьев чувствовал себя задержавшимся гостем, которому искренне рады, но рано или поздно все равно попросят покинуть чужой дом.