Если вы никогда не видели аукциона по продаже рабов, то могу вам сказать, что он почти ничем не отличается от привычных торгов домашней скотиной. Рынок представлял собой низкий загон, пол в котором был посыпан опилками, с выгороженной площадкой для рабов и аукционера, а все остальное пространство было заполнено покупателями и просто зрителями. Богатые перекупщики со всеми удобствами расселись впереди на стульях, за ними толпились случайные покупатели, а большую половину собравшихся составляли обыкновенные зеваки, бездельники и любопытные, которые болтали, жевали и курили. Местечко было шумным, воняло здесь, как в стойле, а под потолком клубились тучи табачного дыма и человеческих испарений.
Введя Касси, я просто окаменел от страха, ожидая самых разных коварных предложений и перекрестных допросов, а также прочего, на что я не смог бы ответить, но, как оказалось, беспокоился я зря. Полагаю, даже если вы выведете на невольничий рынок в Мемфисе шведа-альбиноса и поклянетесь, что это — раб, то его выставят на торги, не задавая лишних вопросов. Аукционер же мог продать даже собственного дедушку, что наверняка когда-то и сделал. Это был маленький злобный рыжебородый человечек в мятой шляпе, с огромной сигарой и квартой чего-то сорокаградусного в кармане сюртука, к которой он время от времени прикладывался в промежутках между обвинениями в жульничестве, которыми он сыпал на головы своих помощников и криками расступиться, чтобы освободить пространство для торгов.
Когда я подвел Касси, он едва глянул на ее старый счет о продаже, зато аккуратно сплюнул прямо мне между ног и поинтересовался, не являюсь ли я тайным агентом «Подземки», который решил лучше продать негритянку и прикарманить деньги, чем рисковать, переправляя ее в Канаду.
При этих словах окружавшая аукциониста толпа разразилась хохотом и криками, что шутка, мол, первый класс. Это помогло мне оправиться от ужаса, охватившего меня после такого вопроса. Аукционист же между тем продолжал, что ему самому в принципе на это наплевать и где, дьявол их побери, бумаги на негров Эли Боулса, потому что он до сих пор их не получил, и что в этой стране никто ни о чем не хочет думать, и пошли бы они все куда подальше со своими проклятыми правилами, и когда же, наконец, черт побери, ему освободят хоть немного свободного места, чтобы можно было начать торги. Нет, он не будет продавать негра Персея, принадлежащего Джексону, потому что этот черномазый болен сифилисом и все об этом знают, и лучше бы Джексону отправить малого в Арканзас, где на такие мелочи не обращают внимания. Нет, он не будет принимать векселей ни от кого, кроме перекупщиков, которых знает лично, — он уже сыт по горло этими проклятыми бумажками, а его клерк пользуется ими, чтобы обманывать хозяина и набивать собственный карман, но он об этом знает и в один прекрасный день взгреет клерку задницу по первое число. И, чума его побери, его бутылка уже наполовину опустела, а он все еще так и не начал торги — и не будут ли уважаемые господа столь любезны не путаться у него под ногами, или они собираются торговаться до двух часов ночи?