Лицо Касси было неподвижно, словно маска, но я заметил, как ее глаза под шляпкой блеснули.
— О, я в этом не сомневаюсь, — важно ответил я, — Кассиопея — очень послушная девочка, не так ли, дорогая моя? Я нежно пожал ее руку. — Вот так, просто будь хорошей девочкой и делай все, что тебе скажут миссис Пэйн и ее добрые друзья. Молись каждый вечер перед сном и не забывай о своем… гм… положении.
— Пора, — промолвила миссис Пэйн, — думаю, ты можешь поцеловать руку твоего избавителя, дитя мое.
Я бы не удивился, если бы Касси захохотала в ответ на эти слова, но она сделала нечто, поразившее миссис Пэйн гораздо больше. Она наклонилась и впилась мне в губы длинным, страстным поцелуем. Старая леди взвизгнула и с трудом оттащила свою юную компаньонку.
— Что за вольности! — воскликнула она, — Ах, эти простодушные создания! Дитя мое, впредь никогда…
— Прощай, — сказала Касси, и это было последнее, что я от нее услышал, в том числе и о судьбе двух тысяч долларов, которые к тому времени у нас оставались. Клянусь жизнью, я никак не мог вспомнить, где были эти деньги, когда мы сошли с парохода в Фишерс-Лэндинг, но точно знаю, что у меня их не было, что было крайне не предусмотрительно с моей стороны. Впрочем, я не сомневаюсь, что она нашла им хорошее применение, да и в конце концов именно за нее они и были заплачены.
В любом случае, деньги в тот момент интересовали меня менее всего. Несмотря на все неожиданные события, которые могли случиться в ближайшие несколько недель, я ожидал, что Американская республика некоторое время будет оплачивать мое содержание. Ночью мне снились кошмары, в которых я вдруг обнаруживал себя в местечке вроде зала лондонского суда Олд-Бейли, только с большими окнами цветного стекла. Судья в алой мантии восседал в своем кресле, Спринг с приятелями, закованные в цепи, косились со скамьи подсудимых, и раздавался громоподобный голос: «Вызовите Бичемпа Комбера из Королевского флота». Тут я увидел самого себя, направляющегося к свидетельскому месту, в сопровождении Линкольна и маршала Соединенных Штатов, а затем вдруг раздался рев Спринга: «Это же не Комбер — Комбер мертв! Это печально известный Флэши, monstrum horrendum,[81] пришел, чтобы показать вашим милостям, какой он отъявленный лжец!» Затем замешательство — и вот меня тянут на скамью подсудимых, а судья провозглашает, что мне воздастся вдвое больше, чем остальным, и после признания моей вины мне прострелят вторую половинку задницы и лишь после этого повесят. Тут раздаются одобрительные крики, а я умоляю их поверить, что был введен в заблуждение, и что все это случилось из-за игры в «двадцать одно» с Д’Израэли, а мне отвечают, что это еще хуже, и тут все лица и голоса вдруг пропадают, и я просыпаюсь, обливаясь потом, а моя проклятая рана просто разрывается от боли.