Сигнал мобильного телефона сообщил про поступившую эсэмэску — «историческое время» сменилось сиюминутным.
Владимир приостановился, сообщение от обслуживающей компании… он вчера просил уточнить, что именно с аппаратом клиента, теперь ему написали: «вне зоны достижимости сигнала».
— Интересно, — он произнес вслух, и стал думать: что может такое в данной ситуации значить.
* * *
Стрелки часов передвинулись заметно за шесть.
Виктор, закончив с последним делом, получил от Надежды стакан чаю и отпустил ее домой.
У текущей, незначительной по каждому отдельному результату работы, есть одно преимущество, когда сделаешь ее много сразу, маленькие гирьки складываются в большой общий вес, отчего является ощущение собственной значительности и вообще смысла жизни.
Утешает такое.
Особенно на фоне случившегося или ожидаемого поражения. А Виктора среди дня опять стали дергать мысли о нестыковках, несуразностях каких-то в поведении преступников. Угнетать начинало отсутствие под ногами опоры: мало хорошего, если не знаешь, как узел распутать, но хуже гораздо, когда, по сути, узла нет в наличии.
Сработал городской звонок, который, уходя, Надежда перевела в его кабинет, прокурор поднял трубку и услышал голос Игоря Петровича.
Тот вяло сообщил, что новостей пока нет — это значило, наблюдение в храме и на похоронах ничего не дало.
И спросил, как работа у Виктора.
— Четыре дела утвердил для судебного производства.
— О, молодец! А какие дела?
Виктор рассказал.
Потом выпил чай и включил Интернет, чтобы пробежаться по новостям.
А минут через десять снова зазвонил «городской».
Заговорила вернувшаяся с похорон сестра покойного священника.
— Выезжаю, — не дослушивая, сообщил прокурор.
Время — безотчетное, летящее неощутимо — останавливается вдруг и не понимает, куда направляло свой бег — слабость хочет бессмысленно продолжать, сила рвется нарушить. Слабость говорит сейчас тихим голосом: «ты ничего не изменишь», воля громко требует: «иначе не изменится ничего!». С ним сейчас воля; неважно, что дело для нее крошечное, несоизмеримое с тем-тогда… Он просил Глеба, не просил — умолял: «Две пули в кровавого паука, и все развалится, разбежится, исчезнет, как исчезла опричнина после смерти мерзавца Грозного. У них с маршалом скоро личная встреча — две пули в кровавого паука!» Говорил, умолял, в ответ голова кивала согласие, но взгляд, когда он ловил взгляд — там была пустота… Почему?! Ведь видно — черная кровь совсем уже подступает: «Убеди маршала — он уцелеет, а даже если и нет, что жизнь одна по сравнению с жизнями миллионов спасенных».