Потом снимаю со второго бандита куртку и отдаю Ортензии, несмотря на ее умоляющий взгляд.
А нечего было за мной в портал прыгать, сидела бы себе сейчас на диванчике, пила какао и смаковала пирожные.
При мысли о еде в желудке засосало, но я успокоил свое воображение воспоминанием о черных сухариках, которыми меня угощали в замке миледи.
— Не так! — Заметив, что она пытается застегнуть куртку на пуговицы, отстраняю ее руки.
Запахнул куртку как халат, подвязал веревкой, найденной в кармане запасливого бандита, и подвернул ей рукава.
Вот теперь эту куртку не узнает даже хозяин!
А вот что делать с ее прической? Впрочем… где там мои, ну, уже почти мои, ножницы?
— Сядь ко мне спиной, я что-нибудь сделаю с твоими волосами, — миролюбиво предлагаю Ортензии, и она доверчиво поворачивается ко мне спиной.
Несколько мгновений перебираю пальцами мягкие пряди, усыпляя ее бдительность, затем достаю из кармана ножницы и несколькими быстрыми движениями отхватываю стратегически важные локоны.
При первых же лязгающих звуках она насторожилась, но, увидев на своих коленях желтенькие прядки, выпрямилась и застыла как статуя. И не шевельнулась, пока я не посчитал, что теперь в ней никто не узнает женщину. Именно такие, торчащие во все стороны вихры носят все деревенские мальчишки.
Обеспокоенный ее молчанием, я зашел с другой стороны полюбоваться полученным эффектом и замер, обнаружив крупные капли, стекающие по бледному личику.
— Иначе ты не походила на мальчишку-слугу… — сообщил ей тихо, злясь на самого себя за сентиментальность.
В конце концов, во всех своих злоключениях виновата она сама, разве не так?
Деревенская улица весенним погожим утром — это самое пустынное место в мире. Все трудоспособное и не очень население в это благословенное время занято на задних дворах. Скребут, чистят, копают, чинят и точат, в общем, готовятся к весеннему огородно-полевому авралу.
Потому-то мы и добрались до лавки практически незамеченными.
Я продал сонному лавочнику с хитрыми глазками алый халат миледи и бархатные, испачканные грязью туфли, продал куртку разбойника и его сапоги, сняв их с ног Ортензии. Но как я ни торговался, после приобретения лакейского комплекта в виде длинного камзола, шляпы и сапожек на покупку лошадей денег не хватало.
Пришлось доставать из кармана статуэтку.
— Это очень памятная мне вещь, — едва не пуская слезу, горестно вздыхал я, нежно оглаживая пальцами пузатенького позолоченного котенка. — Я получил ее в подарок… — тут я понизил голос до едва слышного шепота и, наклонившись к самому уху торговца, сообщил: — От дамы!