Несколько часов назад все было ясно и понятно. Сейчас ему тоже ясно, правда, в меньшей степени. Верно, оттого, что он устал. Ничего. Все, что нужно, он скажет на суде. Но он не подумал, что суд состоится не сразу, а спустя много времени. Что придется пройти своего рода чистилище, оказавшись в руках таких людей, как лавочник из Энграна, деревенские жандармы или орлеанский инспектор.
В Париже все будет иначе. Особенно если удастся объясниться с судебным следователем. Может, и этот полицейский в какой-то мере поймет его?
К сожалению, конвоир к Бошу интереса не проявил. За всю дорогу не произнес и слова. Лишь в конце пути сказал, надевая плащ:
— Приехали.
Опять началась возня с наручниками. Потом следом за толпой шли по перрону. Дождя не было, но висел туман. Мазерель остановил такси.
— Набережная Орфевр.
Бош не узнал вокзал Аустерлиц, занятый лишь одним — открыт ли буфет.
— Как думаете, где можно перекусить?
Мазерель что-то сказал шоферу. Тот, сделав крюк, завернул на бульвар Сен-Мишель и отыскал крохотный бар, в котором еще горел свет. Мазерель передал водителю деньги, и тот, ненадолго отлучившись, принес четыре яйца, сваренных вкрутую, и булочку.
— Больше ничего не нашлось.
Видно, Альбер не был голоден по-настоящему: поднеся к губам яйцо, он почувствовал тошноту. Но чтобы не подумали, будто он капризничает, арестованный заставил себя съесть одно, затем второе яйцо. Он проглотил бы все четыре, но тут таксомотор остановился на набережной Орфевр.
Ни на лестнице, ни в коридорах не было ни души. Даже дежурного в каморке. Мазерель чувствовал себя не вполне уверенно, но, не желая показать, что смущен, заглянул наугад в два или три кабинета. В одном из них оказался чиновник.
— Комиссар Модюи где?
— Ушел с час назад. После того как разобрался с этой женщиной. Он оставил мне инструкции. Вы из Орлеана?
Чиновник — мелкая сошка, оставлен на ночное дежурство. Воротничок отстегнут, галстук снят.
— Удрать арестованный не пытался? Я вас от этой обузы освобожу. Только протокол допроса мне оставьте.
Если бы кому-нибудь вздумалось спросить у Альбера, где он находится, тот вряд ли сумел бы ответить, не задумываясь: он просто падал от усталости. А после яиц вкрутую мучила жажда. Уход Мазереля расстроил Боша: тот, по крайней мере, был к нему равнодушен, а здешний полицейский волком глядит.
— Подойди! — приказал полицейский. Потом, спохватившись, прибавил: — Шнурки, галстук!
— Что, снять?
— А ты как думал? Карманы выверни. Содержимое на стол. — Подождал. С видимым раздражением произнес: — А теперь за мной, сволочь!