Возвратился парнишка-пограничник.
Тимофей дотянулся до фуражки. Надел. Из-за бинта фуражка не держалась. Тимофей вытянул ремешок и затянул его под подбородком. Вот так.
— Помоги встать.
Он знал, что будет больно, и приготовился к этому, но боль ударила с такой силой… Тимофей вцепился в плечо парнишки, и таращил невидящие глаза, и рвал рот немым криком… Однако он предполагал, что так и будет, и потому поднимался спиной к немцам, чтобы никто не видел, чего ему это стоит. Никто! Парнишка — не в счет; он — свой… Тимофей переждал, пока возвратится зрение, и выпрямился. От этого опять ударила боль, но Тимофей не поддался, стоял ровно. Вот и дыхание восстановилось.
— Как тебя зовут?
— Так я ведь Гера Залогин, с Гольцовской заставы. Неужели не помните, товарищ комод?
— Что-то припоминаю…
— Вы к нам осенью приезжали — как спец — учить снайперской стрельбе. И в докладной порекомендовали определить меня к пулемету.
— Теперь вспомнил… — Говорить было трудно, каждое слово отзывалось болью. — И что же — определили?
— Конечно! Я хороший пулеметчик. Сегодня пятерых положил. Пятерых — это точно.
— Не врешь?
— Зачем врать? Это ж не для отчета — для души…
— Здорово… Если бы каждый из нас — хотя бы одного… А ты — пятерых…
Боль по-прежнему отзывалась на каждое слово. Охранники не торопили, но уже поглядывали на них.
— Скажи им — я хочу попрощаться со своими…
Залогин перевел. Немцы перекинулись несколькими словами, закивали: можно.
Тимофей старался не наваливаться на Залогина, но если нет сил… Держись прямо, сказал он себе, и шел на прямых ногах, как на ходулях.
Могила была ничем не приметна. Пять метров набросанного — как пришлось — суглинка. Через несколько недель дожди и ветер обнажат руки, ноги, тела, потом останутся только истлевшие тряпки и кости. И никто, кроме меня…
Тимофей снял фуражку, помолчал; взглянул на пленных красноармейцев; они равнодушно смотрели в его сторону. Тимофей надел фуражку, стянул ремешок под подбородком.
— Ко мне!
Красноармейцы не сразу поняли, что это команда, потом это дошло до них; несколько мгновений колебания, потом сорвался один, другой — и подбежали все.
— Выровняться.
Они стали в шеренгу.
— Смирно!
Если смотреть каждому в лицо, если при этом видеть каждого… Не суди их, Тима. Ведь пока они живы — у каждого из них еще есть шанс.
Тимофей повернулся к могиле.
— Товарищи мои!.. — Вот чего он был лишен напрочь — так это красноречия. Но в одном был уверен: чем проще — тем лучше. — Я никогда не забуду вашего мужества.
Отпустил плечо Залогина, выпрямился и отдал честь.
У подножия пригорка их ждала телега. Пегий мерин неспешно выискивал травку посвежее, и автоматически, попугивая оводов, помахивал давно не чесаным хвостом.