И мать, глядевшая остекленелыми глазами, откинулась, болезненно охнув, на спинку стула и долго еще после ухода раздосадованной заказчицы не приходила в себя. Было то глубокой ночью, горожанка эта богатая всегда ночами гадать приезжала, так оно ей вернее казалось. Мать до рассвета бредила едва слышно – «все пропало, все вытечет, вытечет, вытечет». Под утро сказала неожиданно ясным голосом, сухо, по-взрослому, глядя дочери в глаза: «Всё и Один ушли. Равновесие нарушено, мир умирает». И повалилась в сон, а проснувшись за полдень, ничегошеньки не помнила. С тех пор Дейника ломает голову, что все это значило. Нерадостные это мысли, иной раз жуть такая берет, что хоть вой. А спрашивать боится, потому как мамка от этих вопросов начинает рыдать и драться, и никакого с ней сладу.
Вышептав свою историю, Дейника преспокойно принялась грызть нехитрое лакомство, болтая ногами под столом. Казалось, страшная тайна, переложенная на плечи взрослого, умного и сильного, перестала мучить ее, как мучила прежде, когда приходилось тащить груз в одиночку. Алёна с незнакомым до сих пор и беспричинным как будто чувством неизбывной вины смотрела на маленькую, худенькую чужую девочку в обносках, с руками в цыпках и с быстрым, приметливым взглядом, из которого жизненный опыт, будь он проклят, слишком рано вытеснил блаженную детскую наивность.
– Дейника, а где твой папа?
– Помер, – равнодушно откликнулась девочка.
– Бабушки, дедушки, дяди какие-нибудь...
– Нет у нас никого, одни мы с мамкой. Дяди, правда, объявляются иногда, ненадолго. И разные они все время, так что я думаю, – она потянулась к Алёне с заговорщицким видом, – никакие это не дяди, а просто...
– А как ты нас нашла?
– Так караулила. Знала, что придете, не знала только когда да как. А как увидала, сразу признала вас. Точь-в-точь как в соме...
– И человечке с закорючкой. Дейника, бога ради, объясни ты мне наконец, что это за сом такой!
Та вместо ответа юркнула в темноту, а когда вернулась за стол, в руках у нее была тоненькая книжица или, может, тетрадка в пестрой обложке.
– Вот!
Девочка с почтением выложила тетрадку в пятно света. На ветхой обложке неслись куда-то фигуры в старинном платье, тщательно прорисованные карандашом. Крупные желтые буквы перечеркивали картинку поперек. «Comics», – прочитала Алёна, не веря своим глазам. Странновато написанная латинская «m» была больше похожа на «м», и в начале слова отчетливо читался какой-то сом.
– Комикс! Откуда?
– Осторожно! Осторожно бери, это такая вещь особенная! Мне от мамки досталась, а той от ее мамки. Теперь она моя, потому как вещь эта детская, со взрослыми не разговаривает. Вот он, сом, видишь? – Пальчик, едва касаясь замурзанной бумаги, обвел первые три буквы. – А рядом человечек, головка кругленькая.