Лагерь еще шумел, но к ночи постепенно стал затихать. Парковка у «Фуд фэйр» была заполнена палатками, жилыми фургонами и людьми, готовящими на кострах еду. Он сделал новую затяжку и выдохнул, наслаждаясь относительным спокойствием. Он вспомнил, что последний раз курил, когда горел Питтсбург. Инфицированные бежали на них между машин. Он бросил «Молотов». Кого-то разрезал пополам из «Ремингтона». В его голове слышался рев «Брэдли».
Он успокоил мысли короткой благодарственной молитвой за то, что он жив и делает такую хорошую и полезную работу. Может быть, господь не хочет его слушать, но поскольку он вездесущ, он не сможет помочь, если не услышит.
— Пол, это ты?
Пол увидел сидящую на скамье фигуру и подошел. Это был Пастор Стриклэнд. Он сидел, прикрывая одной рукой огонь свечи, а в другой держал старую фотографию.
— Думаешь нельзя продолжать любить кого-то, кто уже Инфицирован, брат? — спросил его Стриклэнд.
— Можно, — сказал Пол. — Думаю, такое не только возможно, но и неизбежно.
Мужчина улыбнулся, вытирая глаза.
— Но они ненавидят нас в ответ, — сказал ему Пол. — Такое перенести тяжелее всего.
Стриклэнд вытер ладонью слезы. — Любить тоже тяжело, — добавил он. — Ты сегодня хорошо поработал, Пол.
— Спасибо.
— Для тебя это что-то значит, верно? Я имею в виду, работа.
— Это единственный известный мне способ, как быть самим собой, — ответил Пол, удивившись своим словам. Он хотел поразмышлять на эту тему еще, но его усталая голова уже не справлялась.
— Через несколько дней будет христианский ход, — сказал Стриклэнд. — Там будут люди, которые пытаются здесь что-то делать. Работая вместе мы можем сделать гораздо больше, чем если бы действовали в одиночку. Ты можешь прийти послушать, что там будут говорить. Я тоже там буду.
Пол хлопнул себя по шее, чтобы убить комара. — Я приду.
Следующие несколько секунд они провели в тишине. Пол докурил сигарету и ботинком растер ее об асфальт. Стриклэнд задул свечу. Вдали завыла собака.
— Могу я рассказать тебе кое-что, брат? — тихо сказал из темноты пастор. — Могу я поговорить с тобой как священник? Выслушаешь короткую исповедь?
— Конечно.
— Мне всегда было интересно, можно ли быть христианином и плакать на похоронах. То есть, если кто-то отправляется на небеса, не должны ли мы радоваться? То же самое и здесь. Мир умирает. Почему же мы горюем? Зачем цепляемся за эту несчастную жизнь? Может быть это так, Пол. Может быть, Господь зовет нас домой. А если это так, то почему мы сопротивляемся его зову? Почему мы противимся божьей воле? И почему от этого такое ужасное чувство? Почему от этого пахнет пеплом? Почему это наполняет наши сердца скорбью?