Стэнли поднял глаза на ее лицо, и… Черт, это… это же невозможно! Невероятно! Исключено!
У незнакомки было лицо Орланды. Но это было не то лицо, к которому он привык, — нет, это был образ воплощенной женственной ошеломляющей красоты. И не он один смотрел на нее, почти все мужчины в ресторане откровенно любовались ею.
— Боже мой, — выдохнул Стэнли. — Но это же невозможно!
Клод испустила победный клич, но Стэнли проигнорировал его. Он продолжал смотреть не веря своим глазам. Это была Орланда и не Орланда. Ее невыразительные черты лица пережили магическую трансформацию, и эффект получился сногсшибательный. И дело было не только в макияже, который, безусловно, умело наложила Клод. Кожа утратила нездоровый желтоватый оттенок, стала гладкой и безупречной. Глаза увеличились — красивые карие глаза. Деликатное узкое лицо, обрамленное каскадом янтарных локонов, сияло, высокие скулы, подчеркнутые румянами, притягивали взгляд, а рот…
Стэнли ощутил странный трепет в желудке. Такой рот вызывал в нем только одно желание: обхватить рукой сзади стройную шею и прижаться к губам своими губами…
— Как тебе, нравится?
Нарочито насмешливый голос Клод вернул его к действительности. Но лишь на секунду. Потом глаза снова обратились к изумительному созданию, которое он узнавал и не узнавал, скользнули от лица вниз, впитывая все подробности нового облика. Она была стройной, но не тощей — как он мог считать ее тощей? Господи, какой же он идиот! Да она как ива, податливая.и грациозная. Простой покрой ее платья подчеркнул грудь, не полную, но высокую и приятно округлую…
Стэнли ощутил легкое похлопывание по руке, потом легкий поцелуй, расслышал слова «Пока, Стэн, наслаждайся», с которыми Клод покинула столик и ресторан, но не обратил внимания.
— Орланда, — выдохнул он внезапно охрипшим голосом.
Он до сих пор не мог принять произошедшую с ней метаморфозу.
Орланда прикусила губу, и знакомый жест заставил его поверить, что это действительно она, то самое жалкое, бесцветное создание, которое он высокомерно использовал как орудие борьбы с матерью и с которым обращался с полным безразличием, как со взятым напрокат инструментом, идеально подходящим для его цели.
Внутри него происходила настоящая битва эмоций. Некоторые ощущения были уже знакомы, некоторые оказались совсем новыми. До настоящего момента лучшим чувством, которое она в нем вызывала, была жалость — своего рода беззаботная, немного презрительная жалость к созданию столь неприглядному, что его даже неловко относить к прекрасному полу. Жалость смешалась с чувством вины, когда женщина стала мишенью презрения и гнева его матери, накинувшейся на нее с беспощадной жестокостью.