ОСЕНЬ 1941 ГОДА. Ленинградский фронт, где-то за Новгородом
В редком лесу, вокруг поляны, стояли машины медсанбата, к ним мы присоединились ещё вчера вечером. Наш грузовик стоял под высокой сосной недалеко от дороги, с которой мы свернули, доехав уже в темноте до этой санитарной части. Поднимался туман. То там, то здесь из палаток выходили, съёжившись, люди с полотенцами в руках и исчезали за построенным на скорую руку, из хвойного молодняка, забором, окружавшим полевые туалеты и умывальники.
Разбудив водителя, я вылез из кабины, чтобы размять затекшие от неудобного положения ноги. Заметив, что с дороги, а, следовательно, и с воздуха, наш грузовик легко заметить, я начал маскировать его ветками. Через четверть часа только тщательный взгляд смог бы отличить от окружавшей зелёной хвои наш транспорт, служивший нам также и спальней, и складом провианта, состоявшего из двух ящиков сгущённого молока. Мы подобрали их вчера под Новгородом, проезжая там после бомбёжки города немцами. Мы, благодаря судьбу за такое везение, вскрыли банки штыком и утолили чувство голода, высасывая густую сладкую смесь через штыковые прорезы. Но после повторения процедуры через пару часов, мы стали жалеть, что вместо сгущёнки нам в руки не попала буханка хлеба.
Вот и сейчас наши глаза завистливо смотрели на замечательные, светло-коричневые сухари в руках проходившей мимо сестры медсанбата.
— Девушка! — услышал я не совсем строевое обращение шофёра-запасника из-за моей спины. — Тебе сладенького охота?
В ответ на брошенный в его направлении сердитый взгляд он поскорее добавил:
— Нет, правда, у нас есть сгущёнка, а вот хлебушка нету, так вот, можем и поменяться.
В результате через пять минут мы жевали размоченные сухари, за которые мы с удовольствием вручили сестре две банки сгущёнки, от одного вида которой нам становилось тошно.
Ну, зачем мы ей это молоко предложили?! Уже прошло столько лет — более полувека, а всё ещё мне больно вспоминать ту сделку. Эта сгущёнка, должно быть, понравилась то ли ей, то ли её друзьям, так как в обеденный час она опять подошла к нашей машине, но на этот раз — с косынкой, наполненной не только сухарями, а и такими яствами, как свежий чёрный хлеб и вобла. Шофёр, хозяин нашего продовольствия, ушёл в штаб медсанбата и мог вернуться каждую минуту. Я предложил сестре залезть в кабинку и подождать его.
Буквально в тот самый момент завыл сигнал воздушной тревоги. С чистой совестью, зная, что машина хорошо замаскирована, мы продолжали сидеть, болтая на разные темы. Вдруг один за другим завыли пикирующие «Штукасы», и земля затряслась от взрывов. Инстинктивно каждый из нас выскочил из кабины, стремясь прижаться к земле под укрытие кузова. Взрывы раздавались со всех сторон, и с душой в пятках я почувствовал, как наш грузовик вздрогнул, словно от удара. «Вот это было близко», — подумал я и под рёв удаляющихся моторов поднял голову. Готовый ко второму налёту я вскочил и заглянул по ту сторону машины, чтобы проверить ветки, маскировавшие борта грузовика. О, Боже! Перед моими глазами была сестра, не помню уже, как её звали, как бы приколотая к ободу колеса длинным осколком разорвавшейся вблизи бомбы. Не соображая, что делаю, я ухватился за этот осколок, стараясь освободить тело бедной девушки, нашедшей такую ужасную кончину, но только обжёг себе ладони о горячее железо. Обернувшись, я увидел несколько лиц, застывших в ужасе от раскрывшейся пред ними картины. Как в трансе, с чувством полной беспомощности, я отошёл… Забыть ту сцену невозможно…