Эти слова давали нам цель нашей жизни, и идея Освободительного Движения становилась для нас всё более ясной и приемлемой.
Мы мало знали о переменах в Красной Армии, о её победе под Сталинградом, об отступлении немецкой армии и нашем безвыходном положении в скором будущем.
В эти дни все, что накопилось в душах людей, вставших на путь борьбы против Сталина и большевизма, стало выливаться наружу, как из переполненной чаши жизненного опыта.
Почти каждый рассказывал о себе — почему и как он очутился в немецкой форме. К этим историям у меня сначала возникало чувство недоверия. Потом, сравнивая факты из рассказов людей, совсем не знавших друг друга, я находил некий общий знаменатель, и не только ужасался тому, что им пришлось пережить, но и сам начал понимать то, что сохранилось в памяти ещё с детских лет.
Я понял, почему все в нашей квартире затаивали дыхание, когда ночью на лестнице были слышны шаги. Я сообразил, почему моя мать говорила с моей бабушкой по-французски, — чтобы я не мог понять, о чём идет разговор, и проболтаться об этом в школе. Мне припомнилось, как однажды я подслушал разговор между мамой и её подругой. Та рассказывала, как ей пришлось провести пару дней совершенно нагой вместе с десятками людей, тоже нагих, которых подозревали в уклонении от сдачи спрятанного золота государству.
Всех арестованных — как мужчин, так и женщин — держали в маленькой камере до потери сознания, выносили в коридор, обливали холодной водой и втискивали назад в камеру.
Так до тех пор, пока мученики или не сознавались, что у них ещё остался нательный крест, кольцо или медальон, или же не приходя в себя, оставались лежать в коридоре. Их убирали и приводили новых.
Этот рассказ маминой подруги удивил меня в своё время не жестокостью вымогательства, а только фактом, что мужчины и женщины были нагие и все вместе. Мне было лет шесть-семь, и вымогательство как факт было тогда непонятно для меня, но вот нагота страдавших в этой камере людей запомнилась мне резко. И вот только теперь, услышав подобную историю от доктора нашего отряда, я понял, что я вырос под материнским крылом весьма наивным.
Мое двуличное существование стало меня беспокоить. С каждым рассказом об ужасах раскулачивания, голода, ссылок и исчезновения ни в чем не повинных людей моя лояльность и вера к догмам комсомола и коммунизма начала исчезать.
Кажется, в феврале 1945 года в Мюнзинген понаехало множество высоких и статных немецких офицеров высших рангов. Нас собрали на площади, и мы впервые увидели нашего главнокомандующего — генерала А.А.Власова. Выше всех присутствующих, в шинели без погон, в больших роговых очках, стоя рядом с командиром нашей 1-й дивизии генерал-майором Буняченко, Власов говорил о нашей предстоящей борьбе против Сталина и большевизма, назвав её «священной». Его речь, а также русский национальный флаг, развевавшийся рядом с немецким военным флагом, наполнили нас каким-то странным чувством.