— Ты все же пришел! — услышал князь. — Смелый.
Хельги оглянулся и вместо исчезнувшей непонятно куда служанки увидел перед собой ту самую красавицу с надменным лицом и властным взглядом. Нежно-каштановые волосы ее были искусно уложены в высокую прическу, скрепленную золотой булавкой с красным драгоценным камнем. Из-под широкой парчовой столы выглядывала светло-голубая туника, прошитая тонкой золотой нитью. Темная мантия с серебряными цветами, небрежно отброшенная в сторону, лежала на краю широкого, забранного цветным шелковым покрывалом ложа.
— Как звать тебя, незнакомец?
— Хаки. Я из Каппадоккии.
— И судя по имени и облику — варанг, не так ли?
Женщина была умна и явно не привыкла к тому, чтоб ей перечили.
— Да, варанг, — развел руками Хельги.
— Чувствуется по выговору… Но все же ты неплохо говоришь по-гречески.
— Были хорошие учителя. — Князь улыбнулся.
— И ты не монах.— Красавица пристально посмотрела на него и усмехнулась. — И не говори только, что это не так, поверь, я вдоволь насмотрелась на монахов. У тебя совсем не такой взгляд, Хаки.
— А какой же?
— Хищный, пронзительный, смелый! Совсем не монашеский.
— Да, я приехал посмотреть на чудеса столицы.
— Посмотришь. Так кто ж ты?
Хельги ответил стихами Григория Назианзина:
— Кто я? Отколе пришел? Куда направляюсь?
Не знаю.
И не найти никого, кто бы наставил меня.
— Так-таки не найти? — засмеялась женщина и в свою очередь продекламировала:
— Друзья врагами стали; плоть недуг язвит;
Каменьями толпа меня приветствует;
Отъята паства, чада же духовные
Одни со мной разлучены, другие же
Спешат предать…
Тот же Назианзин. Сказано про мужчину, священника — но как будто бы про меня — друзья врагами стали, чада спешат предать… вернее, чадо… — Женщина вздохнула и тут же, хлопнув в ладоши, улыбнулась.
— Каллимаха, принеси нам вина! Будем веселиться, не так ли, Хаки?
Хельги улыбнулся, прикидывая, как, если что, выбраться из этой золоченой клетки. Кажется, вон там, за шторой, окно, а позади — дверь.
Служанка — на этот раз не та чернавка, что привела сюда князя, а другая, молоденькая, красивая, улыбчивая, с пышными волосами и гибким телом, — поставила на небольшой столик серебряный поднос с кувшином и кубками. Осторожно налила вина.
— Лей больше, Каллимаха! Ну, Хаки, выпьем за…
— За поэзию, моя госпожа, — учтиво продолжил князь.
— Хорошо сказано. — Красавица одобрительно кивнула. — За это стоит выпить.
Вино оказалось терпким и крепким, видно, пили его здесь неразбавленным, по древнему обычаю Восточной империи ромеев.
— Кто еще из поэтов не оставляет равнодушным твой ум?