Киров жил на втором этаже, и все окна квартиры были распахнуты.
- Вы что же это, ребята, сидеть пришли у моего дома или же на охоту собрались? - вдруг раздался сверху строгий голос.
Братья подняли головы и увидели Кирова.
Он встретил их в коридоре, побранил за опоздание.
- Думали, спишь, Мироныч, - крепко пожимая руку Кирову, сказал Фома Матвеевич.
- Ну, будет он спать в такое время! - Из столовой вышла Мария Львовна и пригласила гостей к столу.
Сергей Миронович познакомил Крыловых с женой, все вместе зашли в столовую, и он увел Петровича в другую комнату.
Вскоре они вышли оттуда. Петрович был в кировской кожанке и в полном охотничьем облачении; в руках он держал ружье и любовался им.
Фома взял у брата ружье, осмотрел его.
- Да, из такого ружья стрелять - одно удовольствие.
В дверях показался Тигран - растрепанный, запыхавшийся, с румяными чуреками в руках.
- Успел! - сказал он радостно. - Доброе утро!
- Здравствуй, Тигран!
- Ты что же это так? Слетал бы на машине, - сказал Киров.
- А вот что я думал, Сергей Мироныч: раз они опоздали, то, значит, должны были идти к вам нерешительно, гадая - уехали вы или нет? И если бы увидели, что машины нет у подъезда, они могли решить, что вы уже уехали, подниматься тогда наверх им было бы незачем, и... компания могла расстроиться. А так - машина была внизу, и это значило, что все в порядке! - сверкнув лукавыми глазами, сказал Тигран. Положив чуреки в корзину, сунул ее под мышку, захватил одной рукой кувшин с водой, другой сверток брезента и умчался вниз.
Мария Львовна еще раз пригласила Крыловых к столу. Они отказались. Тогда Сергей Миронович сам усадил братьев за стол. Мария Львовна принесла им блинов, яиц и черного кофе.
Вещи уже были снесены вниз, и Тигран заводил мотор. Киров посмотрел на часы: четверть пятого. "В шесть будем на месте, - подумал он, поздновато, но еще не поздно. Жаль, Теймуров занят. Без него придется ехать". Вынул кисет, набил трубку, закурил, сложил руки на груди и невольно стал наблюдать за братьями. Любил он их, исконных пролетариев, людей самоотверженных, которые сейчас так много делали для скорейшей засыпки бухты. Сильные духом, они были сильными и физически, закаленными солнцем и ветрами, тяжелой работой с детства, и эта сила чувствовалась во всех их движениях, немного неуклюжих и угловатых, что тоже нравилось Сергею Мироновичу. Вот Петрович: всегда малоразговорчивый, сосредоточенный, немного грубоватый. Суровую жизнь он прожил, в суровых переплетах бывал, ему больше, чем Фоме, приходилось думать и страдать, и это сказалось на его характере. "Тяжел, - подумал Киров. - А такие люди, как Петрович, решали судьбу подполья и революции. У него даже имя настоящее забыто: так и живет в народе как "Петрович"... Такие, как он, с открытыми глазами шли на смерть, побеждали ее, как герои, так же героически, преданные идее, умирали за дело своего класса. У них третьего пути никогда не могло быть". Он хорошо знал эту категорию людей; они были ему известны с детства, с далекого Уржума, и потом он их сотнями видел в подполье, тысячами в годы революции и гражданской войны. И целая галерея лиц всех возрастов и национальностей живой воскресала перед Кировым. Он закрыл глаза, словно оглянувшись в прошлое, и вновь открыл их, уйдя от воспоминаний, от дней таких близких и дорогих сердцу.