Некоторое время президент стоял перед трофеями, заложив руки за спину и ничего не говоря, — только хмурился и кусал кончики усов. Потом лицо его прояснилось, и он с улыбкой повернулся к сыну. И в этот момент Леон проникся к нему глубочайшим уважением — какой самоконтроль! Какая власть над эмоциями!
— Великолепно! — воскликнул президент. — Лучших бивней у нас еще не было и, уверен, не будет до конца экспедиции. — Он снова взял Кермита за руку. — Я горжусь тобой, мой мальчик. Горжусь по-настоящему. А теперь скажи, сколько выстрелов ты сделал, чтобы добыть эти замечательные бивни?
— Об этом, отец, тебе лучше спросить моего охотника.
Все еще держа сына за руку, Рузвельт повернулся к Леону.
— Итак, мистер Кортни, сколько было выстрелов? Десять, двадцать или больше? Скажите нам всем.
— Ваш сын убил трех слонов тремя выстрелами, — ответил Леон. — Все три в голову.
Рузвельт пристально посмотрел в глаза Кермиту, потом сгреб его в объятия и крепко стиснул.
— Я горжусь тобой. И я счастлив.
Через плечо президента Леон видел сияющее лицо Кермита. Сам он испытывал смешанные чувства: к радости за друга примешивалась горечь. «Вот если бы мой отец смог когда-нибудь сказать такие же слова обо мне, только он никогда их не произнесет».
Между тем Рузвельт разжал наконец объятия и, отстранившись, но держа сына обеими руками за плечи, улыбнулся и с легким прищуром сказал:
— Будь я проклят, если не произвел на свет настоящего чемпиона. Расскажешь все сегодня за обедом. Но прежде… мой нос подсказывает, что тебе надобно принять ванну. Ступай и приведи себя в порядок. — Он взглянул на Леона: — Мистер Кортни, я буду рад, если и вы почтете нас своим присутствием. Скажем, в половине восьмого?
Пока Леон скоблил бритвой заросшие густой темной щетиной подбородок и щеки, Ишмаэль до краев наполнил горячей, пахнущей дымом водой оцинкованную ванну. А когда порозовевший хозяин вышел из нее, его ожидало большое, нагретое у костра полотенце. На кровати лежала чистая отутюженная одежда, а под ней стояли начищенные до блеска сапоги.
Спустя некоторое время причесанный и напомаженный Леон направился к большой, похожей на цирковой шатер палатке-столовой. Опасаясь опоздать на обед к президенту, он вышел на полчаса раньше. У палатки Перси Филипса его окликнул знакомый голос:
— Леон, зайди на минутку.
Он откинул полог и, пригнувшись, вошел. Перси, сидевший со стаканом в руке, указал ему на свободный стул.
— Присаживайся. Стол у президента сухой, крепче клюквенного сиропа там ничего не предложат. — Он недовольно поморщился и указал на стоявшую на столике бутылку. — Подкрепись заранее.