Индейцы расселись на траве возле майского дерева и ударяли в ладоши. Они были в восторге оттого, что присутствуют на празднике бледнолицых. Они думали, что майское дерево — бог белых людей, такой же, как их добрый бог Китай и злой — Хоббамокко. Они были готовы поклоняться этому странному богу, не забывая и о своих богах, мол, боги есть боги, и к ним следует относиться с уважением, независимо от того, чьи они.
Песнь майского праздника звучала снова и снова:
Нектар послал нам Бог
И лучше придумать не мог.
Забудешь печаль и беду,
Окажешься в райском саду.
Так пей, веселись, веселись, веселись.
И Бартли, и Тамар захватило общее веселье, они кружились в танце вокруг майского дерева. При свете факелов Тамар разглядела нескольких юношей и девушек из Нового Плимута, вид у них был робкий, но в то же время решительный. Им грозило суровое наказание за эти танцы.
Внезапно в кружащейся толпе вспотевших мужчин, женщин и раскрашенных индейцев Тамар заметила Джеймса Милроя. Он следил горящими глазами за тем, как она и Бартли танцевали, обнявшись.
Она засмеялась, ощущая восхитительное чувство свободы. Ей пришло в голову, что Джеймс Милрой желал ее так же, как Хьюмилити Браун. Она вдруг поняла, что способна навсегда забыть о смерти своего мужа. Ведь эти праведные мужи, считающие себя превыше остальных, кого они презирали, на самом деле едва ли отличались от них. Эта мысль принесла ей облегчение, и она, усмехнувшись, спросила себя: «Любопытно знать, брат Милрой пришел сюда поглазеть на танцующих или шпионить? Во всяком случае, он пришел сюда ради собственного удовольствия, как и остальные. Чем же тогда он отличается от нас?»
От запаха потных тел и спиртного она почувствовала легкую тошноту. Зелье было в самом деле крепкое.
— Давай отдохнем в прохладном лесу. Я разгорячилась и устала от шума и песен. Повеселилась вволю и хочу отдохнуть.
Бартли не возражал, и они пошли в лес, он расстелил на траве плащ, и они легли на него.
В лесу было так приятно: здесь царила тишина, раздавались лишь птичьи голоса, жужжали насекомые и в подлеске шелестела листва, видно, шевелилась мускусная крыса или бобер. Изредка доносился чей-то шепот, видно, в лесу были они не одни — другие влюбленные пары, которым надоело веселье, тоже укрылись в прохладном лесу.
Время от времени в лесную темень долетали взрывы смеха и слова песни:
Коль парень сильно загрустил,
Пусть выпьет кружечку вина.
Быстрее заструится кровь,
И станет он весел вновь.
Так пей, веселись, веселись, веселись…
Тамар подумала, что церковные старосты были правы, сравнивая танцующих в Мерри-Маунте с детьми Израиля, плясавшими вокруг Золотого тельца. Но людям надобно иногда смеяться и веселиться. Жизнь не должна быть постоянно скучной и бесцветной. И если хозяин Мерри-Маунта, как говорили пуритане, поклоняется вину и богатству, то не воздвигли ли они сами золотого тельца в виде гордости, фанатизма, нетерпимости?