Эти обстоятельства и сыграли основную роль в том, что за несколько лет вполне обыкновенный паренек превратился в озлобленного на весь благополучный мир беспредельщика.
Между тем Бобров остановился и, задрав голову вверх, посмотрел на затянутое свинцовыми, набухшими от снега тучами небо.
– Нет, и его мы убивать не будем, – наконец ответил он и развернулся в обратном направлении, видимо, посчитав, что цель прогулки достигнута, а вопросы исчерпаны. – Пошли, а то я замерзать стал…
Курмачов стоял на дне ямы, вырытой им же самим на краю свалки в огромной куче смердящих отходов. Над нечистотами виднелась лишь его голова. Мокрый от слез, пота и собственных испражнений, он тихонько скулил.
Все происходящее сегодня с ним, после того как он вышел за пределы больницы, казалось страшным сном или видением сумасшедшего.
Возвращаясь с работы, он едва успел пройти половину пути до автобусной остановки, как обогнавшая его грузовая «Газель», тревожно скрипнув тормозами, перегородила ему дорогу. Шедшие от самой проходной следом за ним несколько приличного вида парней, которых он принял за обычных посетителей, неожиданно подскочив сзади, поволокли его в кузов. Пытаясь упираться и кричать, он лишь усугубил свое положение. Не обращая внимания на случайных и редких в этих местах прохожих, его, повалив на землю, мастерски обработав ногами, как тряпичную куклу, бросили на пол кузова.
Затем последовала встреча с Бобровым, который долго выпытывал у него подробности имевшего недавно место соития с Ольгой.
– Ты что же, сучонок, думаешь, – размахивал он перед носом Эдуарда Юрьевича цифровым диктофоном «SONY», – я свою бабу без присмотра оставляю?
После разговора в лесу, длившегося больше часа, его привели на свалку и заставили рыть могилу.
– Не убивайте! – вновь и вновь повторял он. – Я что угодно для вас сделаю…
Стоящие вокруг ямы молодые парни, равнодушно наблюдая за этой сценой, лишь изредка перебрасывались незначительными фразами и криво улыбались, с опаской поглядывая на Скорого и Боброва. Неожиданно Курмачов увидел, как стоящий рядом с «рогоносцем» парень протянул тому пистолет. Выдав что-то нечленораздельное, чем вконец развеселил толпу, Эдуард Юрьевич принялся громко рыдать.
– Александр Михайлович, – один из парней пристально глядел в том направлении, куда Бобер стоял спиной, – по-моему, у нас чужой.
Все, как по команде, замолчали.
Метрах в пятидесяти от них из-за гребня отходов показалась сначала голова, затем туловище, и, наконец, во всей красе перед ними предстал неопределенного возраста мужчина, одетый в какое-то тряпье. В одной руке он волок что-то вроде большой хозяйственной сумки, в другой держал палку, которой ворошил мусор.