Роб вздохнул и сел.
— Вы… Я вас не испугал? Я не вызвал у вас отвращения?
Амбер почувствовала, как от его страсти не осталось и следа.
О Боже! Что могло заставить Роберта Баррингтона подумать, что он может вызвать у женщины отвращение! Амбер поклялась, что выяснит это.
— Я немного напугана своими собственными чувствами, но вы никоим образом не можете вызвать во мне отвращение, mon commandant. На самом деле как ученик вы просто… великолепны. Думаю, вы вполне овладели искусством поцелуя.
Роб обдумывал услышанное и в этот момент пожалел, что им приходится встречаться под покровом темноты. Ему хотелось видеть выражение ее лица. Наконец он спросил, и голос его прозвучал очень серьезно:
— Вам, правда, понравились мои поцелуи?
— Конечно, да, они мне действительно понравились. Только прошу вас, прежде чем завтра вы опять придете ко мне, обдумайте один нюанс. Мы ведь не хотим, чтобы наша страсть — точнее, ваша страсть — завела нас слишком далеко и слишком быстро. Вначале мы должны двигаться неторопливо и очень нежно, словно…
Роб вздохнул.
— Я знаю — словно крылья бабочки.
Проскользнув через потайную дверь в крохотную уборную, Амбер прислонилась к стене, пытаясь прийти в себя. Зеркало, расположенное в углу, отражало ее щеки, окрашенные ярким румянцем, спутанные волосы и огромные безумные глаза. Она глубоко вздохнула, стараясь не прислушиваться к звукам, доносившимся из соседней комнаты, где одевался граф.
«Я должна уйти!» Едва только Амбер услышала, как тихонько стукнула, закрываясь, дверь, она потянулась к звонку. Почти сразу же в комнату вошла Бонни, присела в неглубоком реверансе и, опустив глаза, замерла в ожидании приказаний.
— Передайте Боксеру, что сегодня его услуги мне больше не понадобятся. Может быть свободен.
Когда Бонни вышла, Амбер, окончательно обессилев, сползла по стене и села прямо на пол. Она думала, что ей, возможно, понадобится защита от графа. Ее смех был тихим и горьким. Она и представить не могла, что ей может понадобиться защита от «Габриелл».
Из множества зданий, расположенных на довольно оживленной Боу-стрит, этот дом, принадлежащий лондонской полиции, был, пожалуй, самым суматошным. Каждый день десятки, даже сотни людей проходили по его коридорам, некоторые — по собственной воле, многие — в сопровождении полицейского. Мальчишки-карманники, хитрые старые сводницы и пьяные франты из сливок общества и десятки других правонарушителей, слегка или довольно серьезно преступивших закон, стояли и сидели в ожидании решения своей участи. С ними смешивались точно такие же разномастные группы добропорядочных граждан, ищущих справедливости или требующих сатисфакции. Степенные банкиры и дородные матроны, хозяйки пансионов взирали на не имеющих собственности обитателей трущоб с презрением, брезгливо обходили огромные очереди, считая, что только они пришли сюда по важному делу. И вот среди этого гвалта усталые полисмены пытались выслушивать и потерпевших, и преступников.