Ее жизни.
Он лежал рядом, и она обнимала его, осыпая поцелуями; их слезы смешивались, и они ощущали во рту их соленый вкус.
И когда они заснули в объятиях друг друга, последнее, что увидела Шарлотта в открытом окне, прежде чем закрыть глаза, — это мерцающие звезды, усеявшие полуночное небо над крышами домов. Возможно, ей всего лишь показалось, но одна из них светила особенно ярко.
В эту долгую печальную неделю она приходила к нему каждую ночь, и он встречал ее с улыбкой. Когда потеплело настолько, что уже жарко было сидеть у камина, они часто стояли у открытого окна, глядя на опустевшую площадь, и легкий вечерний ветерок овевал их. Иногда она, обняв его, сидела у него на коленях, а он рассказывал ей истории, случившиеся в те годы, когда он и Фитц были вместе.
Печальные истории, уморительно смешные истории об их приключениях… целительные истории.
Потом они предавались любви. Эта близость, похоже, становилась частью их исцеления, их обоих: они чувствовали, что оба живы, что этот мир еще существует, и они должны жить в нем.
Лидия почти не покидала свою комнату, и Николь не оставляла ее одну, даже спала с ней в одной кровати, словно они снова были детьми.
Списки погибших, которые уже почти исчезли, снова начали становиться длиннее, как и предсказывал Раф, и казалось, что в Лондоне никогда не утихнет погребальный звон колоколов. Миссис Баттрем получила известие о смерти своего любимого племянника и попросила разрешения поехать в Кент, чтобы побыть с сестрой. Она была подавлена и перед отъездом искренне обняла всех на прощание.
Герцог Малверн дважды возвращался на Гросвенор-сквер, уединялся с Рафом в его кабинете и спрашивал о Лидии. Он интересовался, не захочет ли она поговорить с ним, чтобы он рассказал ей о последних неделях Фитца в Брюсселе, но Лидия отказывалась. Для нее, как думал Раф, Тэннер Блейк был ангелом смерти, человеком, забравшим у нее капитана Фитцджеральда.
Шарлотта убеждала Рафа, что Лидии требуется время, напоминала, что она еще так юна. Она предлагала возвратиться в Ашерст-Холл — да, конечно, там Лидию ожидает еще больше печальных воспоминаний, но, возможно, именно тогда ее боль станет утихать.
Как утихает его боль благодаря Шарлотте.
Как же он жил все эти годы без любви, без своей любимой Чарли?
Она сидела на низкой бархатной скамеечке, расчесывая волосы за туалетным столиком, принадлежавшим, возможно, его покойной тетке, а еще прежде — нескольким герцогиням Ашерстским.
— Позволь мне, — сказал он мягко. — Во всяком случае, думаю, именно я — тот, кто спутал их.