Мужчины. Сплошь. Кто сумасшедший, кто нет. Одни только мужчины.
Столетия подряд на аустрийском троне восседали одни мужики, а кончилось это лишь потому, что ее отец, наплодив четырех дочерей, так и не сподобился зачать сына.
И у нее вот тоже сына нет. Да и дочь только одна. Однако у нее и в мыслях не было превращать свою дочь в товар, как поступил папаша с ее младшими сестрами. Одну Дроздобороду — в Лотрингию, в этот жуткий замок, другую — ее помешанному на охоте кузену с Альбиона, а младшую — и вовсе какому-то восточному царьку, тот вообще двух прежних жен уже похоронить успел.
Нет. Она хотела возвести дочь на трон. Увидеть ее портрет на этих стенах, в золотой раме, среди всех этих мужиков. Амалия Аустрийская, дочь Терезы, которая мечтала когда-то, что народ назовет ее Великой. Но сейчас у нее просто нет другого выхода. Иначе в кровавой жиже утонут они обе. Она сама. Ее дочь. Ее народ. Ее трон. И этот город, и вся страна, включая всех этих сановных болванов, которые все еще силятся объяснить ей, почему не сумели выиграть для нее эту войну. Отец — тот велел бы их всех казнить на месте, и дело с концом, но толку что? Другие будут не лучше. Их кровь не вернет ей ни павших солдат, ни потерянных провинций, где уже хозяйничают гоилы, ни ее чести, утопленной в трясине четырех безнадежно проигранных сражений.
— Кончено.
Одно лишь слово, но в тот же миг мертвая тишина воцарилась в зале, где смертные приговоры еще ее прадед подписывал. Власть. Пьянит не хуже доброго вина.
Как сразу втянулись в шеи все эти спесивые головы. Ты только погляди, Тереза. Разве не упоительно было бы все их поотшибать?
Императрица чуть тронула диадему из эльфового стекла, которую носила еще ее прабабка, и мановением руки подозвала одного из карликов. Это были единственные в стране карлики, еще носившие бороды. Слуги, стражи, поверенные. Уже много поколений на службе у их рода и все в том же, что и двести лет назад, наряде. Сюртуки черного бархата, кружевные жабо и смешные широченные штаны. Жутко старомодно, да и безвкусно, но спорить о традициях с карликами столь же бесполезно, как со священником о религии.
— Пиши, — приказала она.
Карлик вскарабкался на бледно-золотое парчовое кресло. Писать ему приходилось, стоя на коленях. Оберон. Ее любимец, самый умный из всех. Ручонка, в которой он держал вечное перо, казалась крохотной, как у мальчика, но она-то знает: этими ручками он разбивает железные цепи не хуже, чем ее повара яйца.
— Мы, ее величество Тереза, императрица Аустрийская… — Предки смотрели на нее с осуждением, да только что им ведомо о королях, порожденных земными недрами, и феях, превращающих человеческую кожу в камень, лишь бы уподобить всех людей своему возлюбленному? — …желая положить конец войне и заключить мир между нашими великими народами, предлагаем королю гоилов руку нашей дочери Амалии для высочайшего супружеского союза.