— Я такого не знала…
— Ты никогда ничего не знаешь. Ну так вот, считается, что часы на башне останавливаются, когда один из нас должен умереть не своей смертью. Именно поэтому Дауни так заботится, чтобы они шли. Мы не верим в эти старые сказки — или говорим, что не верим… но другие люди верят. Так объясняет папа, и нам приходится помнить об этом. Бог его знает почему.
— А что было дальше? Почему часы остановились?
— Потому что она умерла. Она умерла здесь… в той комнате внизу… она… и ребенок.
— Чей ребенок?
— Ее, разумеется. Понимаешь, все случилось раньше времени… и никто не знал. Они оба умерли. Именно поэтому часы остановились.
— Но она не была Менфрей.
— Да, но ребенок был. Часы остановились из-за ребенка. А потом сэр Бевил вернулся.
— Кто?
— Полагаю, что его звали сэр Бевил… или Энделион, или как-нибудь еще…он вернулся и нашел ее мертвой. Эту комнату запечатали, и много-много лет никто о ней не вспоминал…пока кто-то не обнаружил ее снова, кто-то — кто поставил вместо занавеси дверь. Но ни один человек сюда не заходил. Во всяком случае, из прислуги. Они говорят, что тут водятся привидения. А ты как думаешь?
— Я чувствую, что здесь холодно и мрачно, — сказала я.
Гвеннан перегнулась через стену так, что ее ноги оторвались от пола, и я испугалась, что она упадет. Я знала, что она сделала это специально — чтобы показать, какая она отчаянная и храбрая.
— Пойдем вниз, — предложила я.
— Да, сейчас. Там еще есть сундук. Я заглянула внутрь. Именно ради этого я привела тебя сюда. Но сначала мне хотелось показать тебе все остальное.
Мы вернулись в круглую комнату, и Гвеннан откинула крышку сундука. При этом она перепачкала руки зеленой плесенью и скорчила недовольную гримасу, но, бросив взгляд на содержимое сундука, довольно улыбнулась.
Порывшись в сундуке, она вытащила бархатное платье цвета топаза, но меня все это не очень интересовало: я думала о женщине, которую любил Менфрей.
— По-моему, тебе пойдет это, коричневое, — сказала Гвеинап.
Она бросила платье на пол и, вытащив сверток голубого бархата, начала прилаживать его на себя. Я подняла платье. Оно было с узким лифом и широкими рукавами с прорезями, отделанными золотистым атласом. На юбку, должно быть, пошли многие ярды ткани. Я приложила платье к себе и, взглянув на свое отражение в покрытом пятнами зеркале, не поверила, что это я.
— Оно тебе идет, — заявила Гвеннан, мгновенно переключившись с собственной персоны на меня. — Надень его. Да, надень.
— Здесь?
— Поверх своей одежды.
— Оно такое холодное… и наверняка еще и влажное.