— Хочешь в шайку? — спросил Каныга.
Тимка молчал, не веря Каныге и подозревая какой-то подвох.
— Хочешь?
Тимка покраснел и быстро кивнул.
— Нет, ты скажи, — наседал Каныга, — скажи...
Тимка огляделся с опаской и еле слышно сказал, что да, он хочет в шайку.
— Шайка! — крикнул Виталька Лялин.
— Огольцы, это шайка! — кричал Чеботарь и тыкал в Тимку прокуренным пальцем.
— В шайку плюют, — сказал Каныга.
И все они со смехом бросились плевать на Тимку.
Каныга не смеялся, не прыгал, не дергал шеей. Он нехотя сбрасывал густую слюну на палец с желтым ногтем, давал щелчка, и слюна летела далеко и метко. Очень ловко это у него получалось.
Больше Тимка не приставал к старшим и после занятий играл у южной стены, где обычно собиралась мелкота. Однажды я услышал, как Тимка, стоя под навесом, говорил новым друзьям, что, конечно, он еще маленький и слабый, но когда вырастет, уедет на море, к своему дядьке, который плавает мотористом, и дядька возьмет его к себе, в машину. На море! Куда ему в машину, дурачку! Да и никакого дядьки у него не было. Я это точно знал.
Парни слушали Тимку и кивали. Это были ребятишки из ленинградского детдома. Из-за них-то нас и начали тасовать и уплотнять. Детдомовский состав попал под бомбежку, многие погибли, а тех, кто остался, привезла к нам девчушка, совсем пигалица. Она говорила директору, что сирот надо устроить, что это пока и скоро она за ними вернется. Когда ленинградцев из разбитого эшелона разместили в монастырских кельях, девчушка собралась уезжать.
Она плача прощалась со своими, целовала их, приговаривая:
— Миша! Толик! Игорь! Ванечка! Лёдик!
Парни молча смотрели, как она бежит по монастырскому двору к машине, плача, вытирая слезы и все оглядываясь.
Ленинградцы, все молчаливые и серьезные не по возрасту, держались вместе — и старшие, и мелкота (у самых младших штаны еще были на лямках). Заберутся в укромье и сидят там или играют тихо. Потом я перестал их замечать возле южной стены да и Тимку не находил во дворе после занятий. Мне было интересно, где они сшиваются до ужина, и я спросил Тимку об этом.
— Самолеты, — прошептал он и позвал меня за собой.
Мы поднялись по шаткой лестнице на галерею вдоль западной стены, прошли крытым переходом до северной башни и там нашли ленинградцев. Парни сидели, прижавшись друг к дружке, точно голуби. Увидев нас с Тимкой, они заулыбались.
— Самолеты, — повторил Тимка, — отсюда видать самолеты.
И действительно, скоро над дальним лесом поднялись две тяжелые машины и пошли на запад. Их гул едва долетал до нас. Самолеты медленно восходили над лесом и ложились на курс, мальчишки вскакивали, махали руками и негромко кричали. А после садились все так же рядком, прижавшись друг к другу, и ждали новые самолеты.