Собираясь в горы, я уже был наслышан о всевозможных опасностях. То было чужое, холодное знание. Но вот я увидел могилы в траве, молодые лица на портретах, и отношение, существовавшее между смертью незнакомых мне альпинистов и теми старательными приготовлениями к восхождению, какие я видел на австрийских ночевках, дошло до меня. Я почувствовал страх. Его не было, когда я впервые сказал «не пойду». Но теперь я знал достаточно, чтобы испытывать страх. Он воплотился для меня в надписях на граните, в черных провалах трещин, в запахе спального мешка, в апатии и отвращении к еде, в равнодушном сиянии снегов — во всем, что я оставил и хотел забыть. Здесь, на могилах, мой отказ выглядел не просто слабостью, а отступничеством, бегством... Острая тоска пронзила меня. Не то чтобы я был сломлен окончательно, посрамлен, унижен. Громкие слова! Но вот тоска... Я вдруг понял, что от нее у меня нет никакой защиты. Давешняя уверенность в правоте, все мои доводы и даже страх развеялись, и мне открылась подлинная причина моей тоски — ее безысходность. Тоска не могла разрешиться. Я ведь больше не вернусь сюда.
Мне доводилось попадать в переделки. Я отвечал за свои промахи, платил за них, страдал или просто стыдился собственной слабости или глупости. Худо ли, хорошо ли, но все в конце концов устраивалось и не оставалось не только стыда, но и тени стыда. А теперь? Неужели мне придется жить, делая вид, будто нет этих вершин, ледников, лавин? Сумасшедшая мысль!
— Давай, давай, — торопил Посохин. — Если повезет, захватим в лагере городской автобус.
Что же делать? Пройти оставшуюся часть маршрута и спуститься в долину с сознанием исполненного долга? Долга? Что за ерунда! Шагал, пока шагалось, старался не быть обузой. Потом дал слабинку, как говорит Посохин. И ничего больше. Они вот не видят, что их упорство — та же слабость. Ну да, слабость, неспособность отбросить навязанную им мораль, боязнь осуждения. Тот же в сущности страх. Их страшат укоризненные взгляды, слова... Как же! Их уличили в слабости. Это невыносимо. Она их и гонит, боязнь осуждения. Они уступают, пасуют перед ней, но не замечают этого, герои...
Довольно. Вернусь, напишу репортаж. «Горы вблизи». «Лед и пламень». «Вперед и вверх». В таком духе. Кончен бал. Что мне до туристов! Я не был одним из них. Я чувствовал себя чужим и раньше, когда шатался с геологами или ходил в рейс с рыбаками. Мои путешествия создали мне репутацию бывалого, даже отпетого человека, но я всегда помнил, что настоящее мое дело там, в четырех стенах — гранки, бумаги, книжечки, сигаретки. Мне хотелось быстрее вернуться, чтобы снова почувствовать себя на месте, ощутить себя, свою жизнь.