— Заметили, — спросил Олег, — когда ишак останавливается пощипать травы, его не бьют? Все равно он не двинется, пока не перекусит.
— Вот и человека, — сказал Борис, — не надо бить, если он нагнулся за своей колючкой.
В Борисовых рассуждениях читался какой-то невеселый подтекст. Вот и вчера он долго толковал о служебных передрягах, ругал начальство...
Когда я вечером заглянул в ящик с продуктами, то ничего там не обнаружил, кроме буханки хлеба и куска сыра. Дыхание голодной смерти коснулось меня.
— Побалуемся чайком, — бодро сказал я.
— Не могу я больше пить зеленый чай... — Андрей вздохнул. — Его ведь, чай этот, после плова пьют.
— Его пьют всегда. Помнишь продавца в Шаартузе: чай попил — орел летаешь, чай не пил — дрова лежишь.
— Это фольклор сытых людей.
— У меня есть банка сгущенного молока и кофе, — сказал Сережа.
— Вот и хорошо, — оживился Олег. — Легкий ужин. Кофе и бутерброды.
— У меня еще конфеты есть, — сказал Сережа, покраснев.
К вечеру поднялся ветер, потом начал накрапывать дождь. Мы забрались в палатку. Под шорох дождя я быстро задремал и, засыпая, услышал шум мотора. Сначала я решил, что мне это показалось. И действительно, звук скоро пропал, но потом возник с новой силой — веселое пение машины, преодолевшей подъем. Наверняка это были наши. В самом деле, кто еще это мог быть! Конец заботам о хлебе насущном, конец ожиданиям, неопределенности. Мне вдруг сделалось грустно. Я понял: н а ш е сидение в пустыне кончилось. Чем были эти н а ш и три дня? Беспорядочная толкотня, привыкание друг к другу... Мы и поговорить-то толком не успели, мы как бы и не встретились еще.
А машины — их было две — уже разворачивались. В первой, рядом с шофером, сидел Лагунов в неизменной своей армейской панаме. Он улыбался и махал нам полевой сумкой.
С грохотом упал задний борт, и из кузова, точно десантники, посыпались ребята в свитерах и штормовках. Девочки-художницы осторожно передавали свои планшеты, а одна была даже с этюдником. Были два студента-практиканта в аккуратных курточках с эмблемами строительных отрядов на рукавах. Кругами носилась овчарка по кличке Гек. Наконец из кузова показались невероятно длинные ноги в растоптанных кедах — старший лаборант Александр Верченко.
— А-а, — сказал он, — аборигены. Как дела?
У Олега нашлись знакомые.
— Это Женька Пастухов, — кричал он, тыча пальцем в сторону парня с веселыми, жуликоватыми глазами. — Мы с ним работали такелажниками в Эрмитаже. Вот ловкач! Он и здесь успел!
Ребята ставили палатки, девочки разжигали огонь в очаге, молодые голоса и шум вокруг казались мне праздничными, но тут я услышал Лагунова.