Потом проговорил уже иначе:
— А вы, ребята… раз уж побывали у меня, заглядывайте еще… Договорились? «Поговорим за жизнь и за искусство», как выражаются в Одессе.
— Мы заглянем, — пообещала Лика. — Да, Тростик?
— Ага. Естественно, — подтвердил он. — Мы же обещали принести картинку. Ту, которая со мной… — И разъяснил Герману Ильичу: — Лика никогда не врет… И я тоже…
— Я счастлив, — сказал Герман Ильич.
Они принесли рисунок «Мальчик и звездный глобус» через неделю. Герман Ильич всячески одобрил его и попросил оставить на несколько дней, чтобы сканировать. В следующий раз они увидели увеличенную копию рисунка в рамке на стене. Лика застеснялась и говорить ничего не стала. Учитель тоже.
Впрочем, сейчас он уже не был ее учителем. Рисование кончилось в шестом классе, с седьмого начиналось черчение, а там — другой преподаватель. Но друзьями они остались. Летом не раз Лика грузила Тростика на багажник велосипеда, и они катили в Пристанский район. Они помогали художнику мыть накопившуюся грязную посуду, прибирались в его «берлоге», обсуждали новый пейзаж — «Корабли в Лиссе». Тростик безоговорочно хвалил (потому что корабли), а Лика позволяла себе критические высказывания. Автор их выслушивал внимательно, однако порой огрызался… Иногда сидели на стонущем от любых движений диване и смотрели кому что нравится: Лика альбомы с рисунками Гойи и гравюрами Доре, а Тростик — мультики про капитана Врунгеля и корабль — призрак… А Герман Ильич — те этюды и наброски, которые приносила Лика.
Она много бродила по улицам и переулкам, по старым дворам и пустырям над логом — с твердой папкой и карандашами. Тростик почти всегда сопровождал ее. В ту пору они и познакомились с Трубачами. «Мальчики, можно мы порисуем у вас во дворе? Такие дымники над крышей, такая колокольня над забором…»
Федя и Андрюшка согласились с радостью и даже угостили художницу и ее оруженосца клубникой. Потому что в ту пору они были счастливы. Потому что как раз пришло письмо от Никеля…
Здесь же была и белобрысая спокойная девочка по имени Лорка. Она позволила нарисовать себя — как сидит на качелях…
А потом наступила зима, и Лика увлеклась акварельными пейзажами. На них были ранние закаты, черные ели Городища и яркий месяц, от которого серебрится снежная пыль, поднятая лыжами и полозьями санок.
Герману Ильичу акварели нравились, хотя порой он позволял себе критику. Тогда они спорили, и Тростик непременно вступался за Лику:
— Ну, чего же вы! У нее же все правильно нарисовано! Сами выпросили мой портрет, где я в сугробе, а теперь…