— Ну что же! — вздохнул Джим и улыбнулся. — Нужно идти… Не сидеть же вечно, — сказал он Дэнни.
Настроения разыгрывать из себя супермена у него не было. Даниэль и без этого хорошо знакома с проявлениями его бесстрашного характера. Для Джима в эту минуту было важнее сберечь в душе Малышки Дэнни полудетскую пугливую нежность. Он успел понять, что Дэнни обожает плескаться в бурных водах девичьей эмоциональности и ей еще неведомы приемы усмирения этих пучин, поскольку и нужды-то такой до сих пор не возникало.
Даниэль приложила ладошку к его щеке, приблизилась к нему и ласково поцеловала, сказав:
— Джим, миленький… Она полюбит тебя… не может не полюбить.
— Ерунда, — улыбнулся он, но его лоб наморщился и глаза слегка покраснели.
— Я не знаю такого человека, который, зная тебя, не любил бы, — совершенно серьезно и твердо заверила его Дэнни и вновь поцеловала.
Внутри него происходила борьба. Он перестал понимать, для чего ему это испытание. Для чего он вообще стоит у этих чужих ворот, труся, думая о том, что ожидает его за ними, если у него есть такая чуткая девочка, которая готова окружить его всего, ограждая от недобрых взглядов и помыслов? Не достаточно ли ему довольствоваться той любовью людей, которая у него уже есть, которую он, без сомнения, заслужил? Зачем ему испытывать судьбу, рисковать собственным душевным равновесием, входя через эти покосившиеся ворота на краю земли?
Он усмехнулся собственным малодушным сомнениям и иронически произнес:
— Да-да… Любимец публики, как же такого не любить! Старый, добрый, усердный Джим Хаскелл, которому все неймется… Посмотрим, чем он может быть полезен старушке Анне? Негоже поступаться принципами, — злобно проговорил Джим и покинул машину, хлопнув дверцей.
С мукой на лице Даниэль проводила любимого взглядом.
Отчаяние завладело девушкой. Каждым своим словом и поступком она перечеркивала собственное намерение стать Джиму ближе, милее, любимее. Ей бы вовсе замолчать и не вторгаться со своими банальностями в его сложную душу! Но нет…
Наблюдая за своими родителями, Даниэль Моррисон постоянно задавалась вопросами. Почему бы маме не быть сдержаннее, меньше пороть чушь и деликатнее относится к близким людям? Почему бы папе не открыть свое сердце, не стать поласковее, не клеймить жену тяжелым молчанием? Со стороны кажется, что это так просто. Достаточно понять свой недостаток и побороть его.
Но эти дни, в пути рядом с любимым, позволили Даниэль Моррисон взглянуть на дебри собственных привычек и представлений как на нечто несокрушимое. Она не могла заставить себя удержаться от глубокомысленных ремарок, чтобы не разозлить Джима, а если в какой-то момент это ей все-таки удавалось, то затем она сторицей восполняла пробел своей болтовней. Она не находила в себе сил примириться со сдержанностью Джима. Но почему-то была уверена, что он просто обязан сносить ее навязчивость и удовлетворять досужее любопытство.