"Медеплавильная уезда печь
Весь день с утра кипящим хлещет солнцем.
Здесь не нужна осмысленная речь,
Коль смысл покоится на глаз горячем донце.
Здесь угольных нарывы пирамид
Угрюмо зреют в глянцевую спелость,
И бабочка чумазая корпит
Над одуванчика тщедушным телом.
У меда жирный вкус подземных копей.
И пчелы — помесь из угля и желтых пуль.
И лишь несходство очень близких копий
Здесь отличает май, июнь, июль"…
— Оооо! Жестокое чудовище… — простонал тот, в ком признали Иммуммалли, — Донер ваттер! — выругался он на вероятно шаманском, непонятном для непосвященных, тайном языке, и покрепче уцепившись за толстую ветвь, всадил в надоедливого декламатора все имевшиеся в обрезе заряды. Тут же доктор — вот что значит образование, поспешно вытащил пакет и, соскочив с коня, проехался на пятой точке к самой воде, к потревоженной людьми и потоком старой акации, и надув этот пакет, хлопнул по нему ладонью. Воздушная волна вытолкнула плотный ковыльный запах прямо в пасть слепой, но непобедимой в своем поэтическом порыве твари, и израненный пулями, но умирающий от травы декламатор перевернулся пузом кверху — его понесла, в ночь и прочь, мутная вода.
— Ге-гей! Иммуммалли! — вскричал Пржевальский. — Что это было? Похоже, ты убил инопланетного поэта?
— Хуже, — узнав сначала голос доктора, а затем и его самого шаман, — я убил словообильного Гомера.
— Вы оба — звери, только что вы убили поэзию в себе! — тонким наблюдением уколола Хейлика обоих.
— А ну, хватит попусту балакать, — вмешался в разговор старых знакомых Папелом, разматывая веревку, — держить лассо!
— Это был териконик, — с уверенностью заявила не только своему жениху Мыколе, но и только что подъехавшему Сказочнику Дульцинея.
— Да, любимая, ты как всегда права. Скорее всего, это и была легендарная водяная лошадь, — отчетливо произнес пока что навигатор, а в недалеком будущем комендантор Мыкола, явно стараясь, чтоб услышала его и та, перемазанная глиной, что карабкается сейчас по склону балки, по брошенной Папеломом веревке.
— Гнусный педофил! — принял участие в обсуждении и Сказочник, слышавший и видевший жестоко расстрелянного шаманом декламатора. — Представляешь, Дульцинея — сидит этакая тварь в подземелье, по ноздри в воде, и во все свои бесстыжие глаза наблюдает за голоногими детьми.
— Да?! — вспомнив детство, а в нем не только голоногость, нахмурилась наездница. — Но я не видела блеска глаз.
— Ооо-ууу! Донер ватер! Ооо-ууу-ооо-ууу!! Мин херц! Ооо-ууу-ооо!!!
Это Иммуммалли, выбравшийся последним, не удержался и прокричал вслед поверженному медицинской хитростью и унесенному течением врагу свои шаманские, только ему понятные заклинания, а возможно даже ругательства.